Последняя песнь Акелы. Книга первая

До закрытия навигации «Натали» успела выполнить два рейса: в японский порт Китакюсю и в Пусан, что на Корейском полуострове. Зиму пришлось провести во Владивостоке.

Порт замерзающий, ледоколов нет; поэтому зимние месяцы Арсенин посвятил большей частью чтению атласов и карт, уединившись в съемной квартире на Афанасьевской улице, что в Офицерской слободе.

Но уже с началом новой навигации Бринер перевел «Натали» на Индийскую линию, и практически весь следующий год Арсенин вновь бороздил морские просторы.

После месячного отпуска, проведенного во французском Сиаме, Арсенин вновь вернулся к работе. И снова рейс следовал за рейсом: попутные ветра сменялись то штилем, а то и штормами, случались накладки с документацией на груз и недобросовестные поставщики, но большую часть составляли спокойные походы.

Так все продолжалось до мая 1893 года, когда Арсенин повел свой пароход из Сиама к родным берегам.

Глава третья

Май 1983 года. Южно-Китайское море, неподалеку от мыса Камо

«Натали» отошла от мыса Камо, что в Южно-Китайском море, уже дальше чем на сотню миль, море радовало спокойствием, отсутствием малейшего волнения и признаков приближающейся непогоды. На утреннюю вахту, сменив второго штурмана Копытова, заступил первый штурман Силантьев, опытный моряк и человек во всех отношениях надежный. Арсенин со спокойной совестью находился в своей каюте, развалившись на койке и читая новую книгу англичанина Киплинга — «Наулака: История о Западе и Востоке».

Через час такого благолепия под мерное покачивание идущего судна Арсенин стал подремывать, когда вдруг из раструба переговорной трубы донесся голос Силантьева: «Вахтенный штурман просит капитана подняться в ходовую рубку». Так как голос звучал спокойно, Арсенин не спеша встал с койки, накинул на плечи белый тропический китель и вышел из каюты.

— И чем же вы хотите меня удивить, порадовать или вовсе огорчить, любезный Алексей Степанович? — слегка ворчливо произнес Арсенин, входя в ходовую рубку.

— Может быть, я зря вас потревожил, Всеслав Романович, но очень уж странным кажется мне судно по левому борту. — Силантьев указал на бригантину, покачивающуюся на волнах на расстоянии примерно двух миль от борта «Натали». — Сдается мне, не все на этой посудине в порядке, вроде как бедствие терпят.

— Из чего вы сделали подобные выводы, Алексей Степанович? — Арсенин взял в руки бинокль, висевший до того момента на переборке, и направил его в сторону бригантины.

— Я их уже минут пятнадцать наблюдаю. Судно лежит в дрейфе, паруса спущены. Якоря не отданы, оно и понятно, глубины здесь большие, штормовых якорей нет. Я распорядился поднять сигнальные флаги, ответа не последовало. Наблюдал за судном в бинокль, движения на палубе нет.

— Ну что ж, пойдем, посмотрим, что за кораблик и что там стряслось. — Арсенин подошел к машинному телеграфу и, отрепетовав рукоятями команду «Сбавить ход», наклонился к переговорной трубе: — Машине! Приготовиться к реверсу! — После чего повернулся к Силантьеву: — Алексей Степанович, измените курс, идем на сближение! Может, действительно бригантине помощь нужна.

Проконтролировав действия штурмана, Арсенин довольно усмехнулся, вызвал старшего помощника на мостик и от вынужденного на ближайшую четверть часа безделья занялся решением головоломки: «Что ж это за судно, и что с ним не так?» И хотя через некоторое время от мнимой тайны не останется и следа, все же приятно заключать пари… самому с собой. Выиграешь — здорово! Проиграешь — тоже не обидно.

Меньше чем через полчаса матросы палубной команды уже бросали концы с «Натали» на борт бригантины. Арсенин счел, что кораблик достаточно велик, чтобы к нему без лишнего риска мог пришвартоваться пароход.

На борту бригантины тускло зеленели медные буквы название судна — «Squaw» и данные порта приписки — Сан-Франциско. Вблизи стало заметно, что планширь судна испещрен выбоинами пулевых попаданий, а во многих местах и вовсе разбит в щепки. На верхней палубе среди многочисленных высохших бурых пятен, подозрительно напоминавших кровь, тускло поблескивали россыпи стреляных гильз. Из-за кабестана выглядывала чья-то скрюченная рука, а к противоположному борту привалился спиной мертвец в пробитой пулями голландке.

— Ну что, Всеслав Романович, — старший помощник Коротков подошел к Арсенину, курившему возле бакового бочонка. — Мне с досмотровой командой на бригантину идти прикажете или кого-то из штурманов пошлете?

— Пожалуй, что вас, Иван Федорович. — Арсенин развернулся лицом к первому помощнику: — Штурмана́ у нас люди хорошие, надежные, но вы все ж поопытней будете.

— Как скажете, Всеслав Романович. — С видимой неохотой Коротков развернулся в сторону кубриков. — Пойду револьвер на всякий случай возьму, да на лицо повязку хоть из шарфа сделаю. Уж больно сильно от бригантины разит. С наветренной стороны стоим, а все равно смрад доносится.