Последняя песнь Акелы. Книга первая

Завтра у меня встреча с каким-то Винницким. Лопатин им восторгается едва ли не больше, чем я — Туташхиа. Как же! Миша и делами большими ворочает, и «наган» у него настоящий! И даже сам Король (правда, что это за королек, я так и не понял) Мишу весьма и весьма уважает. Переживаю лопатинские воспоминания, а где-то в самой глубине памяти (моей личной, из двадцать первого века) вертится что-то с этим Винницким связанное, и это что-то — очень нехорошее. Но вспомнить, как ни старался, так и не смог. Из-за смутных нехороших предчувствий у меня неприятно посасывает под ложечкой, как перед очередной взбучкой от Алевтины. И очень мне жаль, что Дато завтра рядом не будет… Ладно! Как бы не прошла встреча, я постараюсь вести себя так, чтобы брату не было за меня стыдно. А иначе… я даже не хочу думать, что стоит за этим «иначе», боюсь. Но что бы ни случилось — Дато не будет за меня стыдно, и точка! Dixi. Я все сказал.

Глава восьмая

3 сентября 1899 года. Одесса. Александровский полицейский участок

Снаружи здание Александровской полицейской части города Одесса выглядит, словно игрушечная крепость: стены высотою в пятнадцать аршин, четыре, включая цокольный, этажа, массивные ворота пожарного депо и высокая четырехугольная башня пожарной каланчи, на площадке которой круглосуточно гуляет дежурный в блестящей каске. Внутри просторно, чисто и гулко. Даже в арестантской камере.

В помещении присутственной комнаты, своими арочными сводами и зарешеченными, закругленными кверху окнами больше напоминающей старинный склад, нежели полицейское учреждение, перегораживая ее пополам, разместился огромный, застеленный зеленым сукном, стол. На его поверхности тускло поблескивало «зерцало» — трехгранная, увенчанная орлом призма, с текстами указов Петра I, нанесенными на грани. Справа скромно притулился стол секретаря, слева — протоколиста. Напротив входа висел парадный портрет императора Николая II в полный рост, сурово взиравшего с холста на каждого, кто имел несчастье шагнуть через порог комнаты.

Под портретом, опираясь подбородком на согнутую руку и рассматривая безучастным взором лежащие перед ним револьвер и портмоне, сидел помощник пристава Александровской полицейской части города Одесса коллежский регистратор Кузавлев. Сочтя, что сами по себе вещи чего-либо интересного поведать не смогут, чиновник тяжко вздохнул и взглянул в угол, где в летних мундирах из небеленого сукна терпеливо переминались с ноги на ногу околоточный надзиратель, городовой и незнакомый ему молодой человек в коричневой тройке английского покроя.

— Продолжай рассказ, Загоруйко, — уныло вздохнул офицер, обращаясь к околоточному надзирателю. — Только не от сотворения мира, как ты любишь, а строго по делу, то есть о том, по какой причине ты сего господина в участок доставил.

— Так я об чем и толкую, ваше благородие, — встрепенулся околоточный. — Стою я, значица, напротив вокзалу. Смотрю, субъект сей идет. Сам смурной, глаза потупил, при кажном шаге головой мотает. Одет-то он по-господски, ну я и решил, может, плохо ему, помосчь нужна. Подошел, козырнул, как положено, и токмо я рот открыл, чтоб, значица, спросить, как они, — полицейский ткнул корявым пальцем в сторону задержанного, — на меня выпучились и в сторону, значица, отскочили. Я поперву, грешным делом, решил, что ен душевнобольной и остановить его хотел. А ен от меня бежать. Гляжу, а со спины, с-под пиджаку, значица, вроде как рукоять от левольверта торчит. Я за свисток. На сигнал мой Сенька, то есть городовой Круль, конечно, с подворотни выбежал. А ен, ну тот, шо субъект, прям на него. Я из опаски, значица, крикнул, мол, левольверт у его! Сенька, потому как мы «Правила употребления полицейскими чинами оружия» назубок помним, ему, субъекту то есть, кулаком в ухо. День стоит светлый, гражданы вокруг, вот нам стрелять-то и нельзя! Как ен упал, мы левольверт-то забрали, а его, субъекта, значица, под белы ручки, и в участок. По дороге мы, конечно, его расспрашивать стали, кто таков да откуда, а он только и сказал, что, мол, звать его Лев Троцкий и что он с Херсонской губернии. А паспортной книжки у него, ваше благородие, не имелось, это мы сразу проверили. Вот вроде бы и все.

— Фамилия и имя — это хорошо, но хотелось бы и ваше, господин Троцкий, отчество узнать. — Коллежский регистратор пристально взглянул на задержанного. — Буду отдельно вам признателен, если соблаговолите поведать также про год вашего явления на свет божий, сословие, вероисповедание, род занятий и места жительства адрес.

Не дождавшись не то что вразумительного, а вообще какого-либо ответа, полицейский продолжил свою речь: