Последняя песнь Акелы. Книга первая

А Леша и Варя от переполнявшего их счастья не замечали, что творится кругом — и клеверные поля стали их брачным ложем, и речные утесы стали их венчальным алтарем, и шум ветра в соснах стал им благословением.

К осени снова накопились дела. Расставаться Леше и Варе — как резать живую плоть. Но Колыван торопил:

— Дожить бы… А то подведу тебя по немощи своей стариковской.

Двинулись домой. Дед отчего-то ждал первых больших морозов. Пока не наступили холода, дед наставлял Лешу:

— Вот здесь документы, по которым ты числишься моим наследником. Унаследуешь ты от меня счет в банке, но лежит там рублей пятьсот, на самый крайний случай. Вот карта, тут означены участки золотоносные, которые мы с тобой нашли, но не продали. А вот тут — копи, изумрудами богатые. Где камни попроще найти, турмалины либо хризолиты, к примеру, ты и сам знаешь. А главную свою тайну я тебе открою, лишь только холода настанут.

Морозы пришли в конце ноября — сухие, суровые, трескучие. Надев лыжи, двинулись в путь. Сугробы лежали человеку по пояс, еловые лапы провисли под грузом снега до самой земли, скрип лыж в морозном воздухе слышался за версту. Дед Колыван совсем сдал, двигался медленно, часто отдыхал. По ночам у костра не спал, ворочался, скрипел зубами.

До небольшого пруда, позабытого-позаброшенного в лесах, добрались за неделю. Развалины поблизости говорили, что когда-то давно, лет эдак полтораста тому назад, здесь стоял завод.

Колыван, указав Леше на скрытый под снегом створ водозабора, велел его закрыть, а после открыть водосброс с другой стороны. Лед на пруду был толстым и прозрачным и, когда из-под него стала уходить вода, даже не треснул.

— Жги прорубь! — велел Колыван.

Леша развел костер и взялся за топор. Работа растянулась почти на всю ночь — лед оказался толщиной в сажень. Через пробитую полынью виднелось дно, на котором после спуска через водосток осталось едва с пол-аршина воды, в которой сонно трепыхалась рыба.

Соорудив факелы и перевязав ноги кошмой, спустились по веревке на дно. Сколь всего удивительного ни видел на своем веку Леша, от подледного мира ошалел. Огромный зал с ледяным сводом, в котором дробился, словно в линзе, блеклый солнечный свет, длинные ледяные капли, застывшие сталактитами, хлюпающая под ногами вода с павшими на самое дно водорослями, рыба, бьющаяся под самыми ногами, все казалось ненастоящим — сказочным.

Посреди пруда виднелись темные, покрытые тиной груды. Подошли; Колыван копнул их посохом — и в полутьме тускло блеснуло золото.

Нагребли сколько могли в заплечный мешок, выбрались наружу. Колыван велел Леше открыть водозабор и затворить водосброс. Когда под лед пошла вода, он потемнел, кое-где покрылся трещинами.

Сидя на мешках и тяжело дыша, Колыван рассказал Леше:

— Что Демидовы чеканили царские монеты из серебра в Невьянской башне, нынче любая шавка знает. Но, видать, серебром не обошлись — чеканили еще и екатерининский червонец, а тех монет и цари меньше сорока тыщ изготовили. Что во времена оны стряслось — не знаю. Может, инспекции какой испугались, может, еще чего, но что наготовили — а начеканили немало, — в этот пруд-то и сбросили, ну а потом и завод здешний похерили. Я как узнал, говоришь? Ходил здесь давно, еще до твоего рождения. Приметил ружье богатое у местного охотника — откуда у него такое? Знакомство завел и дознался со временем, что в какую-то зиму придумал он рыбу так собирать, да и наткнулся на клад. Охотник тот помер, детей-друзей у него не было, так что про золотишко это только ты да я знаем.

Ночевали там же, возле пруда. Жгли костер, грелись, варили пельмени. Места глухие и дикие — танцевали меж сосен зеленые огоньки волчьих глаз. Колыван выглядел вялым и понурым, говорил с большим трудом: