Последняя подлодка фюрера. Миссия в Антарктиде

— Боюсь тебя разочаровать, Хельмут… Ты посмотри, что происходит вокруг… Может, тебе из своей ледовой базы не видно всего… Железный крест теперь продается за блок сигарет. Где те толпы, которые в экстазе тянули руки? Я тебя спрашиваю? За какую Германию ты сражаешься? Та Германия ушла и не вернется никогда больше.

— Вернется! Нужно лишь дать людям надежду. Надо показать личным примером, как умирают арийцы.

— Вот-вот… — заключил Кречмер, — если так дальше пойдет, арийцев не останется вовсе. Все героически умрут. Мне предложили место на судне. Вторым помощником — идем со мной…

— Нет, — твердо ответил Ройтер, — у меня другие планы. Лучше умереть в открытом бою как человек, чем лизать сапоги победителя как собака…

— Ну ты эпитетами не бросайся особенно, хорошо? — пресек его Кречмер.

— Прости. Не тебя имел в виду…

Они еще долго, до самого утра, гоняли по кругу свои, казавшиеся им убедительными, аргументы. Они остались каждый при своем. И когда наступило утро, и то, что могло называться жилищем бывшего героя Кригсмарине, а ныне кандидата на соискание вакансии 2-го помощника каботажника торгового флота, озарили первые лучи солнца, они расстались. Это уже не было расставанием друзей, но и врагами они друг друга тоже не считали. Просто жизнь шла своим чередом. Северное море продолжало нести к берегам свои шумные буруны, покалеченные войной города оживали, те немногие счастливчики, до которых дошла очередь, шли на работу. Лавочники откидывали гремучие засовы, повозки, груженные нехитрыми товарами, передвигались по улицам. В этом оживлении проснувшегося города никто не обращал внимания на высокого человека, одетого в гражданский растянутый свитер и пальто, которое когда-то могло считаться гвоздем сезона. В русском секторе он бы так щеголял недолго, но здесь были богатые англичане и американцы. Их поношенный кашемир не интересовал.

Глава 24

ДРУГОЙ РЕЙХСПРЕЗИДЕНТ

Среди слов, сказанных великими полководцами, есть и такие, которые они произносили, не задумываясь. Однако не следует относиться к таким словам легкомысленно.

Цуэнтамо Ямамото «Хагакурэ»

Лукас Клеман был хорошо известен в швейцарском медицинском сообществе. Во время войны он через швейцарский Красный крест действовал и на территории Рейха, и за его пределами. Клеман не был политиком. Ему было совершенно безразлично, нарушаются ли права узников нацистских концлагерей или права разоруженных солдат Вермахта, не получивших соответствующего статуса. Его авторитет позволял многое, в том числе и проводить инспекции тюрем, в которых содержались военные преступники, осужденные в Нюрнберге. О беспристрастности и принципиальности доктора были хорошо осведомлены союзники. Он отличался тяжелым характером, был въедлив и скандален. И, если ему не разнесли череп нацисты, то союзников, представлявшихся не иначе как высшая справедливость, он не боялся и подавно. По большому счету принципиальностью скандального доктора просто пользовались. Там, где нужно было все представить в шоколаде, посылали с инспекцией кого-то другого, но там, где нужен был скандал, например в советской зоне оккупации, швейцарец приходился как нельзя более ко двору.

Все-таки Клеман был официальным лицом, и, помимо собственного «Мерседеса», ему полагались еще 2 «Виллиса» охраны. Не все еще спокойно на земле немецкой. Новая жизнь еще ой как неохотно вступает в свои права. Нет-нет да раздастся прицельный выстрел с какой-нибудь колокольни. Особенно это касалось различных «официальных» господ. Вервольфу все равно, кого отстреливать.

До Берлина оставалось еще километров 40–50. На мосту через Хафель велись ремонтные работы — еще пара месяцев, и, пожалуй, можно будет открывать движение. Железнодорожная ветка уже работала. По ней в направлении на Восток шли поезда. Советы вывозили станки, заводскрое оборудование. Скоро этот металл снова вступит в бой и противник будет тот же, что и раньше. Но пока мрачный регулировщик в форме как будто с чужого плеча указывал на объезд для автомобилей — по берегу, на узкую грунтовку.

Доктор торопился. Он не любил опаздывать. Тем более сегодня. Он инспектировал Шпандау, где содержался, хотя и низложенный, но глава немецкого государства. Такое происходит все-таки не каждый день…