Последняя подлодка фюрера. Миссия в Антарктиде

Обвинения, обнародованные Ройтером, были следующими: шпионаж в пользу союзников, убийство майора Лутца, подрыв обороноспособности 1-й флотилии путем плетения интриг среди личного состава, сознательная порча и фальсификация судовых документов. Особого внимания заслуживает история вокруг взрыва на его, Ройтера, лодке, когда во время расследования Рёстлер пристрелил двух французов. По всему получалось, что если бы не его тогдашний мыльный «триппер», адская машинка сработала бы аккурат во время атаки конвоя. Личные претензии Ройтер снял. Это сейчас не имело значения. Тем более он не хотел, чтобы в качестве свидетеля выступала Вероника. Хватит с нее и так Ройтер был логичен и последователен. Единственно, чего он не мог объяснить, так это того, почему Рёстлер, сидя на такой лакомой информации, выдавал ее союзникам дозированно. Тонкая игра? Но в этой тонкой игре, ведущейся им по каким-то своим неведомым правилам, он подставил наших товарищей — Прина, Шепке, Кречмера. Да и их ли одних? Доказательств было немало, но все они были по большей части косвенными. Да, выстраивалась четкая и непротиворечивая линия поведения ответственного от Партии, но все зависело от того, будет ли суд готов смотреть на ситуацию с его точки зрения.

Рёстлер держался спокойно. Он выбрал тактику оскорбленной добродетели и не опускался до того, чтобы спорить по частностям. Когда настал его черед, он, опершись на перила, внешним видом копируя Димитрова на процессе о поджоге Рейхстага, обратился к присутствующим:

— Камрады, все здесь присутствующие знают меня не первый день. Мы ведем войну. Войну тяжелую и кровопролитную. Войну, в которой наш враг — это не только наш враг, это враг всего рода человеческого, материализованный в ужасающем гибриде мировой плутократии и кровавого большевизма. Это уникальная война, каких еще не знала история, и методы ее ведения тоже уникальны. Человечество уже создало такое оружие, разрушительная сила которого делает бессмысленной его применение. В этой ситуации самое страшное, что может позволить себе боец, — некомпетентность. Вот сейчас мы все явились свидетелями махровой некомпетентности камрада Ройтера. Некомпетентности. Да. Допустим, командиру подлодки совершенно не обязательно знать высшие соображения разведки, этого мозга войны. Однако все мы знаем, что зачастую жертва приводит к выигрышу. Может быть, вы скажете, что жертвовать ферзем для того, чтобы выиграть кампанию, — безрассудно? Может быть. Может быть, вообще все наше движение — совершенное безрассудство, ведь мы знали, кому мы бросаем вызов, когда шли под пули на Одеонсплац. ^[48]Мы бросали вызов не жалкой Веймарской республике, не Франции и даже не Британии — мы бросали вызов мировому злу. И мы тогда понимали, насколько этот враг силен. Сегодня мы принесли в жертву не только себя, не только свою кровь, мы принесли в жертву самое дорогое — Священную Германию. Может быть, мы все здесь трусы и предатели, которые отсиживаются во льдах, пока враг хозяйничает на нашей земле? Я полагаю, что таких здесь нет. Я также полагаю, что и некомпетентных людей здесь нет. И уж точно таким нельзя считать штурмбанфюрера Ройтера. Его компетентность, его смелость и яркий дар руководителя неоднократно были оценены фюрером, гроссадмиралом, да и всеми нами здесь присутствующими — тоже. Стало быть, это не некомпетентность. Это нечто иное. Что? Вот это очень интересный вопрос.

Камрад Ройтер приводил тут множество документов. Некоторые из них меня удивили, некоторые возмутили, потому что от них просто несет запахом фальшивки. У меня нет, к сожалению, такого мощного досье, какое собрал Ройтер, но все-таки один документ я позволю себе представить.

Рёстлер вынул из кармана сложенный в несколько раз лист.

— Это фотокопия одной русской газеты за 1912 год. Обратите внимание. Император Николай II награждает офицеров генерального штаба. Среди фамилий — капитан-лейтенант Георгий Реутов.

Он поднял копию над головой, с тем чтобы все могли с ней ознакомиться.

— Вы скажете — ну и что? Отец Ройтера — Георг, фамилия пишется похоже, — простое совпадение. Но обратите внимание на фото. Здесь двух мнений быть не может. Передайте, пожалуйста, эту фотографию высокому суду. — Он вынул из кармана фото Ройтера, которое планировалось поместить на его книжку, то самое, с сигарой, повторяющее Шепке с трубкой. — Прошу высокий суд сравнить два этих документа. Не находите ли вы, что сходство очевидно, что слишком много совпадений для того, чтобы все это было случайностью? Таким образом, я задаю себе вопрос и прошу, чтобы его задали себе и все вы. В личном деле Ройтера в первой строке написано «истинный ариец». Насколько можно доверять этому документу, если уже самая первая строка его опровергается приведенным мною доказательством?