Последняя поэма

Он мог часами стоять или сидеть в своей пещере, и, под монотонный клекот водопада, вспоминать какое-нибудь одно из дорогих ему мгновений. Он уже не в силах был вырваться из таких воспоминаний, гудела голова, проходили часы, дни, месяцы его безрадостной жизни, и все это повторялось вновь и вновь, словно бы он и не жил вовсе, а только боль испытывал, да витал в уже прошедшем. Да — он научился не замечать, и не ужасаться бессмысленно уходящему времени, и вот теперь он простоял в своем укрытии несколько часов. Он по привычке сжимался, и испытывал боль и напряжение — но он простоял бы и еще многие часы, а то и дни, пока бы его тело не иссохло, и не превратилось в скелет, и все потому только, что он боялся с кем-либо столкнутся, и уж тем более спросить, где выход из дворца.

Между тем — этот день близился к своему завершению, и постепенно таинственный полумрак в коридоре сгущался. Уже некоторое время никто не проходил и не пробегал возле Маэглина — все кто были во дворце уже собрались в пиршественном зале, и оттуда, издалека долетал торжественный гул голосов. Но и эти голоса смолкли, когда в зале появился Эрмел. Прошло еще какое-то время, и вот коридор стал преображаться.

Когда Эрмел повел своей белой рукою, его колдовство охватило не только залу, но и весь дворец. Корни и ветви тех адских деревьев проходили через стены, через потолок и пол; все вздыбливалось, темнело, и тут же начинало испускать жуткий, мертвенный свет. Если и стройный, гармоничный эльфийский дворец внушал Маэглину страх и напряжение, то трудно даже представить, какой ужас на него нашел, когда случились эти изменения; когда все это стало напоминать древнюю обитель могучего и безумного колдуна. И Маэглин больше не помнил себя, не мог больше сдерживаться, оставаться на одном месте — с диким воплем, часто спотыкаясь о корни, побежал он куда-то. Вот перед ним раскрылась широкая лестница, которая вся покрыта была медленно перетекающими одну в другую жилами, а низа этой лестницы не было видно, так как там клубилась и медленно наступала наполненная призраками тьма.

Маэглин, словно бы отталкивая этих призраков, быстро вытянул к ним ладони, и прокричал грубым, с натугой вытянутым голосом:

— Нет, нет — вы оставьте меня! Оставьте!! Оставьте!!!.. Вы мне счастье подарите! Ну — чего вам стоит подарить мне счастье?!.. Сделайте меня счастливым!!!

Эти медленно надвигающиеся призраки не обратили на его вопли никакого внимания, так как эти вопли и для живых ничего не значили, ну а уж для них, уже некое неисчислимо долгое время проведших в иных мирах — и подавно; и радость и горесть, и ум и безумие, были им одинаково чужды. Их полнили грезы неясные для живущих — и жизнь, и смерть ничего уже для них не значили…

Ну а Маэглин, вообразил, что, ежели он все-время будет бежать по лестницам вверх, то спасется от этих призраков, и найдет дорогу к свету. И вот он бросился в поиске такой лестницы, и вскоре нашел ее. Бежать, однако, оказалось очень трудно: среди всех этих наростов ступени едва заметно выгибались, ну а ноги постоянно соскальзывали среди выгибающих, подрагивающих наростов. Все-таки, ему удалось взобраться на несколько уровней вверх, и там он остановился хоть немного отдышаться, у некогда изящной колонны, которая походила теперь на сцепление распахнутых в вопле, едва ли не рвущихся глоток. Вот стремительно пронеслось, едва задело его раскрасневшееся лицо зеленоватое, наделенное некой жизнью облачко. Маэглин закашлялся от сильного прелого запаха, а потом пол сильно тряхнуло, и он не удержался на ногах, покатился куда-то; ударился головой — в глазах потемнело… Это не было полное забытье — и хотя он не мог пошевелится, он мог вспоминать, и вот ужасался теперь тому, что пытался вырваться из этого места, оставляя в нем Аргонию. Он проклинал себя за трусость; вспоминал как до этого боялся и в толпу эльфов и Цродграбов бросится за нею, и вот вновь надломив себя, решился искать Ее. Он готов был на все, даже и на встречу, и на разговор с кем-либо.

Вот он медленно, с большим трудом поднялся, сделал несколько неверных шагов, а затем уж побежал из всех сил, да при этом еще за выпирающие, подрагивающие стены хватался. И при этом он был уверен, что раз уж решился Ее найти, так непременно, при каждом шаге, к ней приближался. Но вот он услышал слабый, едва слышный плач, тоненький, нежный зовущий голосок — и он уже и не сомневался, что — это Аргония его зовет.