Последняя поэма

— Что ж нам теперь… — в некоторой нерешительности проговорил тогда Даэн, взглянул на надвигающиеся, полные отсветами молний отроги, и едва-едва сдержал слезы.

— Что же нам теперь делать? — стремительно и даже зло вскирикнул Альфонсо. — Да не возвращаться же! — ведь никто не хочет, чтобы вновь ими завладел этот ворон, чтобы в вихре этом распроклятом кружил?! Ведь никто пешкой не хочет быть, да ведь, да?!.. Значит, укрытие нам надо найти. Где-нибудь тут, какую-нибудь пещеру… скорее… скорее…

Действительно, дольше уже нельзя было оставаться на прежнем месте, так как стены пламени, подступали уже совсем близко. Стремительно, одно за другим, вспыхивали лесные дерева, ручей же ослепительно сиял. Девочка, рыдая, ухватилась за шею Маэглина, и теперь, когда он поднялся, то оказалась на его руках. Маэглин же пребывал в великой растерянности, — не ведал он — сон это, или явь (а скорее, все-таки, был чудесный сон…) И в этом сне — все — и блики пламени, и эти огненные деревья, и клубящееся над головою, и раскаты далеких разрывов — все это представлялось ему чудесным, сказочным виденьем. Ручей, вдоль которого бежали они, представлялся ярко, но и мягко сияющей дорогой, и если бы не Робин, который поддерживал его под локоть, он непременно бы на эту «дорогу» ступил.

Они все бежали, бежали, однако — ожидаемого укрытия не было. Напротив, вся природа пребывала в растерянности перед натиском драконов, тоже искала какого-нибудь укрытия, и не находила его. Так из переливающихся отсветами, уже обреченного сгореть леса, выскакивали перед ними зайцы, лани, выбегали и медведи, и волки, и лисы, и кабаны, и по одиночке, и целыми семействами. Все эти звери жившие в Эрегионе в дружбе, теперь в растерянности друг на друга глядели, казалось, каждый безмолвно вопрошал: "Что же мне теперь?.. Что же — что же, право, делать?.. Быть может, рыбы знают как избавиться от огненной напасти…"

Однако, и положение рыб в ручье сложилось самым неприятным образом: вновь, метрах в ста перед бегущими, пронесся дракон, и пылающей полосою, шрамом огненным, рассек не только лес, но и этот ручеек; вода в нем стала, а через несколько мгновений течение и вовсе пересохло. Теперь яркие отблески пламени прорывались со всех сторон — они, вместе с обитателями леса, метнулись в одну сторону, наткнулись на огненную стену, бросились в другую, и оттуда, навстречу им бежали опаленные звери.

— В огненное кольцо попались! — громко выкрикнул Вэллиат.

— Хорошо, что в огненное!.. — с прежней, злой решимостью проговорил Альфонсо. — Оно быстро нас изожжет…

— Да как же так, да не хочу я гореть! Я жить хочу! — завыл Вэллиат.

В это самое время, Маэглин вдруг ясно понял, что происходит, и в исступленном могучем рывке вырвался от Робина — он что было сил бросился в сторону, и теперь обеими руками прижимал к себе девочку, и вновь это был исступленный, мучительный лик, и вопил он:

— Возьми нас! Слышишь?!.. Слышишь ли?! Ворон — возьми нас — спаси меня и девочку! Я на все готов — только спаси, только дай хоть глотка счастья, потому что уже не могу жить, как прежде… Никаких сил нет… Слышишь ты, проклятый?! Все что угодно сделаю — рабом твоим стану, но спаси! Спаси! Спаси-и!!!

* * *

Все это время, государь Келебрембер провисел где-то между небом и землей в призрачной темной клети, и несмотря на то, что сам был одним из самых искуснейших магов, не мог хотя бы немного пошевелиться, он пытался почерпнуть силу от звезд, но их почти не было видно за этой призрачной пеленой — у государя, по крайней мере, появилось со время кое-что обдумать. И вновь вспоминая все то, что произошло в этот день, он понимал, что и он, и все эльфы и Цродграбы, несмотря на ум, несмотря на то, что многие из них прожили уже века, были все это время попросту пешками, которыми руководили некие высшие силы, и которые бросались из одной крайности в другую, и по сути — были массой, безликой толпою, судьба которой зависела исключительно от прихоти той, высшей силы. И он, вновь и вновь вспоминая предначертание о гибели Эрегиона, понимал, что вот теперь наступило это время; чувствовал, что никак этого не избежать, и слезы наворачивались на его глаза, и он чувствовал, как под этими клубящимися тучами, гибнет в пламени его народ, и он проклял рок, судьбу, он скрежетал в бессильной ярости зубами.

Тогда же пришли на память строки одного из виднейших Эрегионских поэтов Мэромира:

— Рожден я был в свете,
Но дружен с тенями,
Я цвел в нежном лете,
Опаленный огнями…
…Опаленный огнями,
Неверной любви,
И ты за морями,
Меня уж не жди.
Ушла моя радость —
Тебя лишь любил,
И жизнии младость
Сей рок погубил.
Рожден я был в свете,
Но радость ушла,
Так, будто погибла
Родная страна.