Последняя поэма

Да — все эти слова от первого до последнего были проговорены торжественным хором: Альфонсо и Аргонией — однако, в то же время, и не ими, но чем-то высшим — некой вселенской истинной любовью. И чем, как не высшим предначертанием можно объяснить такую близость душ, когда каждая мысль, каждое слово вылетают одинаковыми, когда одна душа является продолжением иной! Аргония сила — ведь сбылась ее мечта — все эти двадцать лет муки, и вот наконец, наконец! Ведь именно при этих могучих словах прекратил свою часть поэмы Фалко — теперь он вслушивался, и он подпевал этим не его, но, все-таки, таким близким, понятным чувствам. Теперь эти двое, обнявшиеся, разгорались все ярче, подобные небывалой по размерам капли росы, в которой погружало свои лучи все выше восходящее солнце. Теперь по стенам многоверстной залы пробегали могучие, златистые отсветы, и почти не осталось уже мрачных цветов — лишь кое-где проступали еще бордовые отсветы, но совсем уж неуверенно. Казалось, вот сейчас эти стены распадутся, и откроется за ними прекрасный весенний мир. Еще немного и…

Тогда, повинуясь высшему наитию, просто выражая то, что пришло, подхватили Свою Последнюю Поэму братья — да — они знали, что это Последняя Поэма, что каждое из вылетающих слов приближает их ко мраку, но, все-таки, не могли остановится — глаза их наполнялись вороньей тьмою, они дрожали, они хрипели — это было мрачное, но и прекрасное пение — пение, в которую нечеловеческую страсть приносили те кольца, которые чернели на их дланях… Сгущалась тьма…

— Минули новые столетья,
Тысячелетья снов, мечты.
И времени стальные плети,
Сжимали дух его в клети.
Он то забыть ее пытался,
Найти иной какой-то путь,
И в темноте средь звезд метался,
Познать хотел в чем жизни суть.
Но вновь и вновь одно он видел:
То предназначено судьбой —
И рок тогда возненавидел,
Померк пред вечною звездой.
В иных, в иных звучат преданьях,
Пред троном громкие слова,
В валах стальных, и в грохотаньях,
Ведется страсти той молва.
И темной тучей охватил он
Тот новый мир, что среди звезд,
Воображение волнуя,
Уделом стал столь многих слез.
И что там — дивные преданья,
Красоты изначальных дней —
Не слышал он дерев дыханья,
Не видел красоты полей.
И музык многих дивны хоры,
И пенье птиц, и глас зверей —
Бескрайней родины просторы,
Не тронули его очей.
Одной лишь страстью окруженный,
Он слезы темные там лил,
И в толще скал, средь мук творенный,
Он замок скорби возводил.
И он стенал, в своей гордыне,
Могучий, слабый и слепой:
"Один, один в своей пустыне,
Один, но все же со звездой!
Я ненавижу, в вихре в буре,
Разрушу мир, удел, судьбу,
До Трона пламень я раздую,
Вступаю в новую борьбу!"
Одной лишь страстью окруженный,
Он черным облаком восстал,
И только в страсть свою влюбленный,
На этот мир он вихрем пал!"