Последняя поэма

— Кажется, я оказалась в этом месте случайно. Кажется, я должна была погибнуть где-то далеко-далеко отсюда, в садах энтских жен. Но эта стихия подхватила, понесла меня, потому что… потому что я была какой-то очень незначительной фигуркой — Он, Ворон, просто не заметил меня… И вот как сор ненужный, незамеченный я была принесена в эту пещеру… Что же дальше?.. Так трудно вспомнить — все во мраке, и только какие-то туманные образы… Кажется — эта сила смогла таки вырвать от меня Его, Звезду Мою, Альфонсо. Я умирала, но, все-таки, из-под прикрытых век могла различить… Да, теперь я не сомневаюсь: Он, а рядом и все иные братья, стояли у самого-самого края этой пропасти. Они стояли так близко, как ни один человек не смог бы стоять — этот пламень в мгновенье превратил бы такого смельчака в факел. Но они стояли без всякого движения, словно статуи, и этот колдовской пламень глубин был не властен над ними… И сейчас я слышу этот рокот, но тогда… тогда все было иным, тогда это место было сердцем мрака — и Ворон был здесь — эти стены ревели, перетекали, закручивались огненными, кровавыми водоворотами. И самое жуткое! Это око! Око воронье!

Тут Аргония, хватаясь за выступы на стене, стала медленно, с великим трудом подыматься. Стены все были покрыты острыми выступами, и она разодрала свои ладони, оставила на этих стенах свою кровь — все-таки она поднялась, и теперь, указывая подрагивающей рукой на огненный вихрь, говорила этим срывающимся голосом, некоему незримому слушателю:

— …Око! Всегда беспросветное, всегда бездонное… Но, все-таки, никогда, никогда прежде мне не доводилось видеть его настолько жутким!.. Без проблеска надежды — это вечный мрак… Это…

Но она не смогла докончить этих слов, так как вновь пришли строки Последней Поэмы. Она просто поддалась этому высшему, небесному порыву, и потому оставила стену, сделала несколько неуверенных шагов к выходу, вновь стала падать, вновь схватилась за стену.

— …Она же, Дева светлых вод,
Лазурной глади небосклона,
Та, коей звездный хоровод,
Служил со смехом и поклоном.
Она одна в глухой ночи,
Узнала друга приближенье,
И вот уж плач ее журчит,
И бьется горькое моленье:
"Что делать мне? И как спастись?
И душу как его — от мрака?
Иль крикнуть громко: "Берегись!"
И так, и так — его ждет плаха!
Ах, коль могла, так полюбила…
Да что же бьется так в груди?
Что так дыхание сдавило…
Ах, ты любовь — уйди, уйди!..
Да что же, право — брежу ль я?
И что со мной — так полюбила?!
Иль мрака темная змея,
Мой разум вовсе отравила?!
Да что там прежде — все обман,
Себя, его, и всех, и Бога —
В словах был страх, был и туман,
И все у вечности порога!
Да как могла любовь предать?!
Его, его я лишь любила!
Но что мне было там сказать —
Мне рока страшна сила!
Мне страшно — ведь во мрак наш путь,
А здесь — сады сияют;
Но нет — теперь не повернуть,
Любви уж страсти изжигают!
А что века, как не обман?..
Но не себя, не Бога —
Унесся колдовской туман,
И вот он, милый, у порога!
Ах, крикнуть ль мне?! Да нет…
Уж все, супротив рока совершилось…
Гремит последний уж сонет…
Любви, свободе подчинилась…

Должно быть, и ты, читатель, чувствуешь, с каким волнением выговаривались эти строки. В огромном отдалении от нее, за тысячи света верст, за тысячи лет — все равно чувствуешь! Так с какой же мощью — пусть и не громкие по силе, так как легкие ее были сдавлены, так как каждое, даже и такое негромкое слово отдавалось болью — вырывались они из нее, когда каждая строчка была ее прочувствована, когда сама Вечность говорила через нее. И проговаривая эти слова, она ни на мгновенье не останавливалась — пусть медленно, пусть и покачиваясь, шла к выходу. Вот слова оборвались, и в это время она как раз переступила через порог.