Последняя поэма

— И шептал там Мелькор в умиленье,
На коленях пред девой горя:
"Ты взгляни на небес серебристо свеченье,
Ты взгляни в бесконечны моря.
Там, средь звезд, умирают планеты,
Сами звезды взрываются в прах,
Средь галактик — ни крапинки света,
Души парят в нескончаемых снах.
И когда, за первым рассветом,
В мире новом рождается жизнь,
Предрешено, что и смерть там за царственным летом,
Засияет на храмах богинь.
Разольется со взрывом, и прахом,
Станет то чем жили они.
Все, что было и смехом и страхом,
Все поглотят светила огни.
И крупинки вновь в пыль разлетятся,
Будут странствовать в вечной ночи,
И в миры, вновь и вновь собираться,
Новые вспыхнут тогда святочи…
Где же средь этих просторов безбрежных,
Наша, милая дева, любовь?
Средь времен, средь времен безнадежных,
Суждено ли нам встретится вновь?..
Я уйду в те неведомы дали,
Где ни звезд, ни времен, ни любви.
Ни тоски — ничего, и оковы уж сжали…
Ты меня в час волшебный зови.
В час, когда с мягкого неба,
Светят отблески дальних миров,
Пока искры-лучи восходящего Феба,
Не закрыли бескрайний тот кров.
И шепни, глядя в эти просторы,
Что мгновение мы были с тобой,
И про наши влюбленные взоры…
Как стояли под милой звездой.
Я, наверно, тебя не услышу,
Но кто знает — слезу ты пролей —
Небо, вечность любовью ведь дышит,
И спокойствием мертвых полей.
Ах, кто знает, быть может, за вечны пределы,
И за цепи нам данной судьбы,
Прилетят, о твои, свет, напевы —
Свет коснется любимой звезды.

* * *

Оставив Аргонию и Маэглина, Альфонсо, как было уже сказано, из всех сил, подобно темному вихрю, устремился к замку. Он, как и прежде, разрывался беспорядочными, хаотичными черными крыльями, которые то углублялись в непроницаемо черный цвет, то наполнялись бордовым сиянием, то вспыхивали раскаленным железом. Беспрерывным потоком вырывались из него молнии — казалось, что — это даже и не молнии вовсе, но капель со свечи, которую подвесили над пламенем. Эта бесконечная, ослепительно сияющая череда вгрызалась в и без того уже истерзанные, изожженные камни, разрывала в их в стремительные, раскаленные осколки — Мордорская земля дрожала от этой череды. Но вот Альфонсо оказался уже перед самым замком, и там страсть его и ярость, достигли наивысшего своего предела. Он в каждое мгновенье изгорал, но в каждое же мгновенье и возрождался — он вновь заревел, вызывая своего главного врага — Ворона на поединок. И тогда окружили и стали сдавливать его эти ослепительные, ярко блещущие цепи — они, сами призрачные, вгрызались в его призрачную плоть, жгли его — что может сравнится с этой мукой?.. Нет — я не в силах представить этого мученья, а он еще раз взвыл ими Нэдии, и отчаянными, могучими рывками продолжал рваться вперед, на эту мрачную, неохватную громаду. Он ревел, и все ярче разгорались вокруг него цепи, все большей болью переполняли. От ярости, и от жажды любви — сознание его в каждое мгновенье меркло, и тут же вспыхивало жаждой борьбы. Наконец, он, весь окруженный слепящими цепями, осветил мертвенным светом весь Мордор, и с воем ураганного ветра рухнул к земле. Он с огромной скоростью врезался в раскрошенное каменное плато у подножия замка, и вновь все содрогнулось, разбежались еще новые трещины, и вырвались из них ураганы пламени. Он, сдавленный каменной и железной толщей лежал без всякого движенья — бессчетные тонны давили на него, раздавался оглушительный скрежет, и в нем проступали слова: "Глупец, глупец — зачем эта напрасная борьба? Ты направляешь свою ярость ни туда, куда надо. Подчинись мне, и я укажу, что ты должен делать…"