Последняя поэма

И на этом пространстве, между мостом и парком находилась как раз, вместе со своей матерью и батюшкой златовласая девочка. Образовалась довольно большая толпа — ведь мост был совсем узкий, не предназначенный для подобных стремительных переселений. Некоторые бросались в воду, перебирались вплавь, но ведь многие были со совсем маленькими детишками — конечно, они не могли бросаться; конечно — они вынуждены были ждать (да и быстро все это происходило, никто еще и опомнится не успел; толком понять, что происходит. А та страшная, поглощающая небо, исходящая багровыми отсветами туча была уже прямо над их головами. Когда уступы ее раскрылись, то стометровый дракон показался лишь небольшой змейкой, ну а Эрмела, и подавно воронов, не могли на такой высоте разглядеть даже и самые зоркие из эльфов. Все, однако, неотрывно глядели на эту змейку, и когда разорвалась она, ослепительно полыхнула, и с ослепительным сиянием стал надвигаться на них огненных колпак, то многие, предчувствуя страшную свою гибель закричали. Ну а у моста возникла-таки давка. До этого она не возникала потому только, что все эти эльфы и Цродграбы с немалым усилием сдерживались, помнили недавние ужасы, и страстно желали сохранить возродившуюся было среди них гармонию. Теперь уже мало кто мог думать о гармонии и высших материях — надо было видеть эту ослепительную, еще с большой высоты веющую на них нестерпимым жаром массу. Тогда многие попрыгали в воду — они ныряли, плыли, среди ослепительных отсветов, но и им было не легче, и они понимали, что вся эта вода обратится в пар.

И тогда златовласая девочка очнулась, открыла свои ясные, спокойные глазки, и увидев страшно побледневший лик своей матери, тихо заплакала, обняла ее тоненькими ручками за шею, поцеловала.

Воздух оглушительно ревел, сиял нестерпимо, и никто уже не решился взглянуть вверх — все знали, что огненная та завеса совсем уже низко, что сейчас вот рухнет, обратит их в пепел…

* * *

В это время, Маэглин несомый ожившей статуей был уже совсем близко. Сначала она летели по прямой аллее, но затем свернули в сторону, и неслись стремительно и плавно уже среди ветвей. И, не смотря на значительную скорость полета, ни одна ветвь не хлестнула, даже и не задела за Маэглина: все они покорно перед ними раздвигались, и смыкались за их спинами; среди этих деревьев еще жил прежний спокойный и прохладный ночной ветерок, и его то с наслаждением вдыхал Маэглин. Но вот забрезжило это ослепительное сияние, и сразу стало нестерпимо жарко, воздух загудело, засиял так, что, казалось — сейчас вот вспыхнет из своих глубин, и самое себя изожжет. И сразу же стали видны многочисленные, заполнявшую эту часть парка фигуры — до этого они двигались, почти сливались с ночью, с этим ветром, а теперь, испуганные, стонущие, молящие, приникли к земле, и в основном лежали без движенья (некоторые из всех сил бежали, хотя и чувствовали, что от этой напасти им не убежать). Тогда же несущая Маэглина проговорила:

— Нет — я еще не такой бестелесный дух, для которого не существует ни времени, ни пространства, который по желанию своему может переносится, куда ему угодно. Нет — я ограничена скоростью, я не успею к ней…

Говоря эти слова, она по прежнему несла его вперед — мелькали, относились назад ветви, но та скорость, которая сначала показалась Маэглину чудесно стремительной, теперь была для него невыносимо медленной, и он даже все порывался вырваться вперед, выкрикивал какие-то бессвязные слова, обвинял несущую ее во всем чем только можно, а она, продолжая свое движенье отвечала:

— Да — конечно, я виновата. Конечно, я не должна была рассказывать свою долгую историю. Прости, прости — конечно мы потеряли так много драгоценного времени!.. Просто я века, да, века простояла в безмолвии… Ах, как это тяжко — всегда быть со своими мыслями, но быть не в силах как-либо их выразить!.. Прости, прости, что я поддалась первому порыву, что стала рассказывать… Но мы никак не успеем — сейчас уже! Все в пепел обратится!..

Что-то с оглушительном шипением, прорезалось между стволов неподалеку — казалось, будто раскаленное до бела огромное копье ударило там в землю. Сразу несколько деревьев занялись там ослепительными вспышками, а от волн жара сжались, задымились листья на многих, многих окружавших то место деревьях. А, ведь — это было только предвестьем настоящей, много большей беды.

— Нет, нет! — рыдал, и все рвался вперед и вперед Маэглин. — Ты, ведь, даже и не представляешь, что сейчас творится, что мы сейчас потерять можем!.. Вот ты мне свои воспоминанья рассказывала, а мои то воспоминанья! Город сияющий — она в повозке!.. А та ночь дивная, когда я, влюбленный, ходил да камни, которые ее видели целовал!.. Ведь это все связано — ведь не может же это погибнуть! Нет, нет — никак не может, не верю…