Последняя поэма

К этому то и стремился Эрмел: падение дракона, страх, гибель, огненные вихри — все это грандиозное представление было уготовлено им не только от не проходящего своего страшного одиночества, не только ради мести всем этим ненавистным, укравшим его любовь; но и в немалой степени именно для этих братьев-воронов, чтобы метались они в хаосе, чтобы разрастались их внутренние, изжигающие вихри; чтобы ничего, кроме страсти их и не осталось — тогда он собирался завладеть ими окончательно, и уж не выпускать. Впрочем, он чувствовал их все эти годы, и знал, что, чтобы они не делали — они, все равно, в его власти, и, рано или поздно, станут его рабами. Но теперь он намеривался уже не выпускать их из этих вихрей, не давать им ни мгновенья спокойствия — да, чтобы они все время метались в этих страстях, вопили, рвали, чтобы позабыли что такое разум, совесть, вообще всякие добрые или спокойные чувства. Однако, как уже было сказано, воля того, о ком он совсем позабыл, воля слишком незначительной, по его мнению фигурки, нарушила все его планы.

На сцепившихся, истекающих черной кровью братьев налетел порыв прохладного ветерка, и каждый услышал голос — этот голос повеял в голове каждого; и перед каждым, вместо кровавых, иступленных образов открылись вдруг образы совсем иные: спокойствие природы — тишина вечерних полей, гладь медленно, тысячелетьями текущих рек, величие задумчивых облаков, радостная радуга после дождя, наконец — звездное небо, но уже не изжигающее своей красой и недоступностью, но бесконечное, окружающее и их, и всякое злое в своих вечных, безразличных ко всему объятиях — и тут же собственных их вихри улеглись, и осталась только молитва — смиренное стремление к этой безграничной, спокойной красоте; уверенность, что — это небо когда-нибудь да возьмет их в себе, и растворит в своем спокойствии, и обратит их в какое-то совсем иное, не похожее ни на что земное бытие — так же как унесет и очистит оно и всякое зло, и все эпохи, и все деяния: от одного взгляда на это спокойствие, была в них такая уверенность, и надо было только дождаться. А голос-ветер веял в них, и они знали, что каждый из них слышит и чувствует, то же, что и он:

— Я обещал — обещал когда-то, что смогу переменить судьбу одного, ради Ее жертвы. Но как же, как же я могу это сделать, когда я есть только ветер? Я не ураган, не вихрь — я тихий и печальный, ждущий ветер… Но вы то!.. Вы то, молодые вороны, можете помочь. Вас несет страсть огненная, вырваться вы из нее хотите, но без моей помощи ничего у вас не выйдет. Летите со мною, схватите ту, которую укажу вам, ну а дальше…

Все эти слова пронеслись слитно, пронеслись в одно ветровое дыханье, в одно мгновенье, ну а дальше — вороны, конечно, отдались ветровому порыву, крыло к крылу, но уже не сцепленные в мучительной, разрывающей схватке, уже освобожденные, метеорами понеслись к земле. Да — стремительно падала огненная стена, да — этот легкий, печальный ветерок не мог ее обогнать; но он своим чистым, светлым голосом зажигал в них тоску-стремление, они в каждое мгновенье видели ту прекрасную, бесконечную жизнь, которая их окружала, и всеми своими страстными силами душевными прорывались к этой жизни.

* * *

А высоко-высоко в темном небе над ними — это почувствовал и Эрмел, который парил там, держа за руку государя Келебримбера. Незадолго до этого, они поднялись еще выше тучи, и теперь простиралась она под ними, словно ужасающий мир смерть — такой мир был бы верно, если бы Моргот одержал победу над Валарами, и устроил все по своему разумению. Все было покрыто вздутиями и впадина, все испускало из глубин своих зловещее бордовое сияние, все медленно перекатывалось, проплывало. Время от времени, глубины эти распахивались глубокими пропастями, и оттуда, с пронзительными воплями вырывались драконы, иногда, в нетерпении испускали огнистые бураны — эти уже не был такими крупными как тот первый, с которым довелось сразиться братьям, но было их так много, что, казалось — никакая сила не могла бы им противостоять. И Эрмел говорил спокойным голосом:

— Теперь, государь, ты видишь силу тьмы. Понимаешь, что, либо вы все погибните, либо научитесь, все-таки, жить по новому, так, как я вас научу. В вас отвращенье вызывали те формы, которые я вам дарил, но только от нежелания принимать что-то новое. Вы могли бы хранить в себе свет, но при этом стать по настоящему могучими, чтобы дать достойный отпор. Сейчас я вам помогу с помощью тех воронов, с алмазными когтями — тем самым покажу, насколько не верно ваше предубежденье, против каких бы то ни было темных, зловещих форм. Сейчас они бросятся на следующего дракона, на третьего — я уверен, что через некоторое время отгонят их всех прочь. Так же, с моей помощью, преображенные, смогут повернуть и Барлогов, ну а уж орки сами побегут, да еще и ятаганы побросают…