«Какая же ты всё-таки глупая и подозрительная, Мирэ! — укорила она себя. — Если бы он не вернул тебя из Гилберга, ты никогда больше не увидела бы солнца в родном Эа. А понаблюдать за тобой порой просто необходимо. И Феорена перестала приходить ко мне, наверное, обиделась».
Но ее упрямое сердце не желало быть ни признательным, ни благодарным, и принцесса обходилась с бывшим возлюбленным прохладно, хотя и не просила его больше исчезнуть из ее жизни навсегда.
Их привезли на площадь Сильмарилов на колесницах, а потом сгрузили и оставили в клетках. Солнце уже давно село. На площадь отовсюду стекались люди. У Буги рябило в глазах, их представления ни разу не собирали такой толпы. «И что им дома не сидится?» — подумал он хмуро. Ведь большинству не удастся даже понять в чем суть зрелища. Увидят что-нибудь только те, кто находится ближе к сцене. Здесь было много солдат. Под их строгим надзором нуменорцы тихо занимали места и старались не толкаться. Зажглись фонари, они показались Буги изумительными — тьму потеснил лиловатый мягкий свет. Люди стояли полукругом перед черным, зияющим как дыра на фоне белого города, храмом Мелкора. Буги старался не глядеть в сторону мрачного сооружения, скользя взглядом по приветливым крышам и золоченым шпилям Арменелоса, и думал, что это была бы очень красивая площадь, если бы не гнусное капище, так ее портившее.
Поток людей не прекращался, казалось, что все горожане собрались присутствовать на представлении. Хоббиты и не подозревали, что это было действительно так, и что не только для того, чтобы увидеть цирк Слютко Хохмача, шли сюда люди. Хорошо было уже то, что сегодня их не дразнили. Молчаливые солдаты не допускали никаких шалостей. Чем дальше, тем больше убеждался Буги в том, что их представление провалится. Невозможно маленькому цирку произвести впечатление на такую тьму тьмущую людей. Он и не предполагал, что сам станет зрителем любопытнейших событий нуменорской истории.
Пока он размышлял о том, скоро ли ему придётся выступать, невнятный монотонный гул толпы вдруг перекрыла торжественная мелодия мощных труб. Люди заволновались, неуверенные в том, что музыка предвещает им что-то доброе, и были готовы схлынуть с площади в единый миг, если она сулила им опасность. Потом была вспышка, ослепительная, как блеск тысячи солнц, и из-за храма показались кони (ровно двадцать, как сосчитал позже дотошный Буги). Кони сверкали светом зари. Следом за ними выплыл огромный золотой дракон, такой яркий в лиловом свете ночи, что многие пали ниц, приняв его за настоящего. Но потом рассмотрели, что кроме распахнутых крыльев у него есть колеса, и кони везут его, как колесницу. Буги припал к решетке, впиваясь взглядом в дивное явление золотого дракона.
— Это сколько же времени угрохали, чтобы создать такое чучело? — недоумевал он. — Но кони, кони-то живые! Отчего же так светятся?
— Позолоченные, — буркнул Громилло, оказавшийся рядом с клеткой. Он был не в духе. Кто-то срывал его программу.
Кони встали, дракон слегка покачивал крыльями, легионеры в золотых шлемах стали по бокам, музыка смолкла. Из-за головы дракона показалась маленькая фигурка, которая царственной поступью спустилась вниз от его глаз к ноздрям.
— Ар-Фаразон Великий! — зашептались в толпе, и Буги увидел, как нуменорцы вновь упали на колени, приветствуя своего короля. Прежде в Нуменоре не было такого обычая, но некоторые, буквально, не устояли перед грандиозным выездом Ар-Фаразона, а другие последовали их примеру.
Когда возбуждение толпы улеглось, король заговорил, и снова Буги вздрогнул, он никак не ожидал, что речь человека может так оглушать, наполняя огромную площадь, совсем как трубный глас. Волшебство, да и только! А, может, изобретение. Пораженный громкостью королевского голоса, Буги не всё понял. Кажется, король гневался на своих подданных за то, что они стали суеверными, распространяют дурацкие слухи и позволили себе усомниться в прозорливости короля и могуществе Мелкора. Упрекал их в позорной трусости перед отщепенцами, изменниками Нуменора, имея в виду Верных, уверял, что сведущих (причисляя и себя к их числу) они беспокоят не больше мухи знойным летом.
Он взывал к патриотическому духу нуменорцев, напоминая им о прошлых подвигах, успехах на поле брани и в области искусства. Будь Буги нуменорцем, у него бы закружилась голова от всякого рода похвал, которые щедро рассыпал король своему народу. Буги видел, как расплывались лица слушателей от удовольствия, когда любимый Ар- Фаразон воспевал их добродетели и доблести. В конце концов, он заключил, что нуменорцы, это не просто люди, это — сверхраса, что они превзошли другие народы во всех отношениях. А раз так, то заслуживают больше того, что имеют. Они единственные достойны бессмертия!
Бурными овациями откликнулась нуменорская публика. Даже Громилло рукоплескал королю. «Этот-то, какое отношение имеет к нуменорцам, — ехидничал Буги, — надеется на усыновление?»