Последняя сказка цветочной невесты

Свет камина мерцал в гостиной дальше по коридору от кухни. Я собиралась пройти прямо по лестнице и подняться в спальню Индиго, но резкий звериный всхлип заставил меня вернуться. Я никогда не слышала, чтобы Индиго плакала, и этот звук – хрупкий, как хрустальный колокольчик, – пронзил меня. Я прокралась к гостиной, держась у самой стены, заглянула и увидела Тати, скорчившуюся на полу. Огонь камина подсвечивал её, и всё её лицо опухло от слёз.

Индиго возвышалась над ней, и свет пробивался сквозь её тонкую ночную сорочку. Она была похожа на древнюю икону, облачённая в огонь и лён, с бесстрастно сложенными перед собой руками.

– Как ты можешь такое говорить? – всхлипывала Тати.

Её рука метнулась к брошке, приколотой к её длинной чёрной ночной сорочке, – роза, сплетённая из тонких волос младенца. Пальцы дрогнули. Она подняла взгляд на Индиго.

– Я стала твоей опекуншей не из-за денег. Я осталась, потому что люблю тебя, Индиго. Я – человек, и делаю ошибки, но изо всех сил стараюсь вырастить тебя, подготовить к этому миру, а это означает показать им, кто ты… племянница, которую я люблю.

Тати потянулась к краю сорочки Индиго. Та не отступила прочь, хотя выражение её лица не смягчилось.

– Мне неважно урегулирование сделки, – сказала Тати. – Мне важна ты. Ты – всё, что у меня осталось в этом мире.

Женщина поползла, словно животное, и когда Индиго так и не шелохнулась, подползла ближе, дрожа, прижалась лбом к её колену, пока наконец сияющая рука Индиго не легла на её голову.

Я перестала смотреть, а потом пошла спать. Это был уже не первый раз, когда я видела, как Тати умоляет Индиго, хотя впервые видела её корчащейся на полу. И попыталась представить себе, каково быть на месте Индиго, когда тот, кого любишь, стоит на коленях у твоих ног, и ты знаешь, что одно твоё слово может заставить его подняться или пасть.

И перед тем, как уснуть, я увидела свою мать, стоящую на коленях в свете камина, умоляющую не о руке Индиго – о моей.

За час до начала вечеринки мы с Индиго ждали в её комнате, глядя, как к Дому подъезжают машины. Никогда в жизни я не видела столько элегантных людей – женщин в сверкающих платьях, мужчин в шикарных костюмах, маски, украшенные жемчугом и шёлковыми лентами. Наши одноклассники в изумлении проходили по дорожке, пялясь на машины, на Дом, на собственные отражения, словно шокированные тем, что видели. Я ощутила, как грудь наполнилась заимствованной гордостью.

Мы с Индиго уже переоделись. Тати купила мне короткое чёрное бархатное платье с короткими рукавами и завышенной талией, украшенной крохотными голубыми драгоценными камнями, в тон маске. Индиго была одета в длинное синее вечернее платье с открытыми плечами и причудливым шлейфом. Её маска была простым отрезом чёрного тюля, а волосы – теперь уже отросшие ниже груди – струились по спине тяжёлой волной. Мои волосы отросли до той же длины. Я думала, что с каждым отрастающим дюймом я буду терять магию невидимости, но моя сила, похоже, росла вместе со мной, облекая меня, как вторая кожа.

– Тати говорит, я должна показать миру, кто я, – сказала Индиго, проводя пальцами по моим волосам. – Что ж, давай им покажем.

– Ты о чём?

– Давай покажем им, кто мы, – сказала Индиго. – Что мы такое. – Я закрыла глаза, позволила её словам проникнуть в меня. – Что мы – две половинки одной души, Лазурь. Что, когда мы вместе, мы ткём волшебство. Уверена, Иной Мир заметит и дарует нам больше силы. Будет нами гордиться.

Я открыла глаза. Кровь пульсировала в ложбинке между ключиц.

– Мы не выглядим похоже.

Нам всегда говорили, что мы как родственницы, но это только потому, что мы обе были темноволосыми, с золотистой кожей. Моя мать иногда называла себя персиянкой; а в другие моменты говорила, что её семья родом с острова у побережья Индии. Индиго как-то рассказала мне, что её мать удочерили, забрав из племени бедуинов. Мы не знали наверняка, но всегда догадывались, что в нас было нечто иное, что-то такое, что, по словам Индиго, заметили даже фейри. И что фейри так же одержимы нами, как мы – ими.

Если не считать этих широких мазков, сходства между нами не было. Мой нос был крупным, а у Индиго – изящным, чуть вздёрнутым. Рот у меня был большим, как у лягушки, а губы Индиго – сладкими, спелыми. Глаза у меня были карими, а ресницы – редкими. Глаза Индиго были глубокого цвета красного дерева, с веером ресниц цвета сажи. Наши волосы были почти одного оттенка. Но если её были цвета обожжённого дерева, то мои – более тусклыми… более чёрными. Летом её волосы были тёплыми и пахли сеном и сиропом. Мои всегда казались на пару градусов прохладнее. Индиго говорила, они пахли снегом.

– «Сходство» тут совсем ни при чём, – заявила Индиго. Её глаза лихорадочно блестели от пришедшей идеи. – Пойдём, у нас едва есть час.

– Но Индиго…

– Разве не желаешь получить магию? – спросила она, схватив меня за запястье.