Последняя сказка цветочной невесты

Позже я буду вспоминать этот миг, когда некая часть меня знала: я нарушу обет. Позже это знание будет острым, ярким, как огонь спички, вспыхнувший в темноте.

Но даже тогда я не мог предсказать, как всё закончится.

– Не желаете чаю, пока дожидаетесь мисс Индиго? – спросила мисс Реванд.

Я простоял у парадного входа добрых полчаса; некая животная часть меня жаждала убраться подальше от хватки Дома. Но я не мог уехать без Индиго.

– Боюсь, адвокаты её задерживают, – добавила экономка.

Она провела меня в гостиную на основном этаже. По всей комнате стояли величавые кресла с мягкой обивкой и витал сладкий мускусный запах неиспользования, который всегда ассоциировался у меня с аристократическим упадком. Массивный эркер выходил на живописную территорию и водную гладь. Но мой взгляд зацепился за нечто совсем иное.

У стен цвета морской пены расположился огромный шкаф – тусклый, громоздкий, цвета пропитанного кровью дерева. Рядом крутил лопастями уродливый промышленный вентилятор. И чем дольше я смотрел на шкаф, тем больше у меня пересыхало во рту. Я закашлялся.

– Сэр? – с тревогой позвала экономка. – Вы в порядке?

Кашель прервался так же неожиданно, как начался.

– Чаю, да? – уточнила миссис Реванд, подходя к полуоткрытой эбеновой двери.

Я не видел, что было на другой стороне. Кивнул.

– Прошу прощения за этот неприглядный вентилятор, – сказала она, бросив взгляд на жужжащие лопасти. – В помещении должна поддерживаться определённая температура, а система охлаждения на ремонте.

– Всё хорошо.

Экономка оставила меня в гостиной одного. Я был рад, что Индиго занята. Она захочет знать, что сказала Тати, а я не знал, что ей ответить.

«Небеса цвета лазури и цвета индиго рука об руку вошли в Иной Мир, но лишь одни из них вернулись…»

Я подошёл к окну, выходящему на обширную территорию Дома Грёз. Лабиринт каменных дорожек скрывался под скульптурными арками из виноградной лозы и проходами из переплетённых жимолости и плюща. Ряд серебристых лип обозначал тропу к воде.

Я предполагал, что у семьи Максвелл-Кастеньяда была личная гавань. Возможно, даже яхта, названная в честь какой-нибудь речной богини. Но когда присмотрелся, увидел строение, рассекавшее воздух над деревьями – тонкое, стройное, тень той чёрной башенки, которую я заметил, когда мы только приехали.

Я глубоко вздохнул. Ощущение недобрых предзнаменований исчезло. Не осталось ничего, кроме жужжания вентилятора. Что бы я ни почуял в коридоре наверху, здесь оно не могло играть с моими ощущениями, и я разглядел Дом таким, каким он был – старая скрипучая груда древесины. Не более того. Я изогнул бровь, довольный собой и этим знанием.

Я полагал, что, если в этом Доме будет что расшифровывать, это сделаю именно я. У меня ведь было много практики. Ещё в детстве я восхищался тем, как древние интерпретировали мир. Поворачивая в костре бледные коряги, я представлял, что поджариваю лопатки убитых козлов. Поедая спагетти руками, думал о римском гаруспике[10], преклоняющем колени перед алтарём, пропускающим меж пальцев плотные неровные ленты внутренностей животных.

Даже сейчас я предпочитал думать, что вселенная выбирала общаться с помощью молний и теней. Смотрел на воды, погружённый в грёзы – это ведь совершенно точно не могло быть воспоминаниями – о брате, который редко пользовался голосом. Если мы оказывались в разных комнатах или на разных этажах дома, то предпочитали общаться на своём собственном языке. Он стучал по полу или смежной стене, и я приходил к нему.

За этим последовала череда образов, которые, как я знал, были правдой – игривость отца, пение матери, запах сигаретного дыма и фиолетовых леденцов; колючее твидовое пальто без одной пуговицы; моя книга со сказками с мятым корешком и отпечатком большого пальца отца на первой странице, так похожим на кровь – хотя, кажется, это всё же были чернила. Наша семья когда-то играла в бесконечные прятки. Я больше всего любил прятаться под клетчатой скатертью обеденного стола. И иллюзия брата идеально вписывалась в эти воспоминания – то, как мы вместе скрючивались под столом, поджав под себя ноги, и как его дыхание пахло молоком, пока мы ждали, что нас найдут.

Я погрузился в эти образы, когда вдруг услышал стук. В тот миг я был уверен, что мне показалось. Но звук раздался снова – тихий, потом более громкий, уверенный стук.

И доносился он из шкафа.

Глава тринадцатая Лазурь

На шестнадцатый день рождения Индиго Тати запланировала маскарад, и пригласили всю школу. Выпускной класс Хок Харбора насчитывал почти сотню человек, и Дом легко мог бы их вместить. Но Индиго не хотела приглашать их внутрь, и от этого я испытывала эгоистичную радость.

– Пора показать лицо, – сказала Тати в день, когда приглашения были разосланы. – Это не только ради острова, Индиго. Инвесторы приедут из-за границы, акционеры, которые захотят посмотреть на девушку, занявшую место родителей. Люди хотят знать, кто ты.