Как обычно по утрам, перед школой я зашла в Дом, сбросила блеклую одежду, купленную матерью, и позволила Индиго бережно подобрать нам наряды. Если она надевала ободок с жемчужинами, то я носила жемчуг на шее. Если на ней было чёрное платье с белыми сапожками, то на мне – белое платье с чёрными. Мы сливались воедино, пока шли по коридорам, наши длинные волосы таяли друг в друге, и мы были похожи уже не на двух отдельных существ, а на расколотое отражение.
Если моя сила заключалась в том, чтобы мир никогда не подобрался слишком близко, то сила Индиго заключалась в том, что мир жаждал, но не мог подобраться. Для неё это было игрой – видеть, сколько усилий кто-то прилагает, просто чтобы оказаться у нас в поле зрения.
Был мальчик, который писал нам стихи каждый день в течение месяца. Девочка, застенчиво предлагавшая нам кексы, которые её мама испекла тем же утром. Старшеклассники, которые пригласили нас на вечеринку, а потом обзывали «грёбаными чудачками», когда мы отказались, хоть и прожигали взглядами наши спины. Всякий раз, когда кто-то осмеливался приблизиться к нам, я застывала, задаваясь вопросом, исчезнут ли они, если я так и буду молчать. Индиго развлекалась их интересом к нам, пока все они неизбежно не разочаровывали её.
Ей не нравились стихи, написанные тем мальчиком, кексы казались несвежими, а вечеринка ведь не была балом. На краткий момент её внимание привлекла пара близняшек, поступивших в середине года. Невысокие, с бледной кожей, с золотыми волосами, которые они носили заплетёнными в косу.
– Может быть, они – как мы, – говорила Индиго.
Это был единственный раз, когда она предложила кому-то сесть с нами. Мне близняшки понравились. Понравились их розовые вздёрнутые носы и похожие на корицу веснушки, водянистые голубые глаза и длинные бесцветные ресницы.
Но вскоре и они наскучили Индиго.
Одна из них постоянно шмыгала носом, а вторая болтала без умолку. Уже через несколько минут болтушка оплакивала их старый дом в Огайо и общественный бассейн рядом, где всего несколько недель назад какой-то мальчик со скучным именем сунул руку одной из них под рубашку. Больше Индиго с ними не разговаривала.
А потом появилась Пак[11]
.Пак была на год младше нас, и когда-то у неё было другое имя. Неважно какое, потому что рядом с нами она звалась Пак. Невысокая, светлокожая, с плоским телом. У неё был большой нос и большие, слишком близко посаженные глаза.
Больше всего мне нравился её рот – маленькие, как розовый бутон, губы и крохотные кукольные зубы. Индиго очень понравились её волосы – рыжие, как растушёванное пламя, длиной до подбородка. В тот день, когда она подошла к нам, на ней был чёрный свитер и красные штаны. Она напоминала капельку крови.
– Я знаю, что вы такое, – заявила она.
Индиго изогнула бровь. Она была одета в белую ночную сорочку под длинной чёрной шубой. На мне был белый кожаный плащ и чёрное бархатное платье с длинными рукавами, которое принадлежало матери Индиго. Мы поделили между собой яблоко, которым я с удовольствием хрустела, читая книгу сказок Шарля Перро. Индиго рядом со мной потянулась. Я знала, что на её рисунки лучше не смотреть. Даже одна душа хранит в себе потайные пещеры, и для нас это были её рисунки и мои книги.
– Ты знаешь, что мы такое? – переспросила Индиго, не поднимая взгляд. – И что же?
Я с интересом изучала Пак. Она не была похожа на тех, кто мог бы остановиться у нашего столика и пробормотать что-то недоброе просто ради веселья.
– Ведьмы, – тихо сказала она. – Или… не знаю, фейри. Я знаю, что вы – не люди.
Мою кожу покалывало. Индиго отложила карандаш. Уголок её рта дёрнулся в улыбке.
Никто никогда не говорил нам такого. Конечно, ходили слухи, и многие дразнились, что мы не люди, но никто не верил.
Пак отличалась.
Пак верила.
– Я хочу быть как вы, – сказала она тихо, чуть ли не шёпотом.
Через стол я почувствовала, как от кожи Индиго поднимается волна жара. Я почти схватила Пак за руку. Почти велела ей бежать. Но хватило одного взгляда на лицо Пак, и я знала – это ничего бы не изменило.
Пак на самом деле не видела нас. Она видела лишь марево силы, сияние, которое, возможно, показалось ей сродни декабрьскому солнечному свету на коже.
– Садись с нами, – властно проговорила Индиго.
Пак села, полезла в сумку за упакованным ланчем, но Индиго покачала головой:
– Мы здесь не едим.
– Извините. – Кажется, Пак стало стыдно. Она сложила руки на коленях и посмотрела вниз. – Больше не буду.
В её голосе была такая почтительность, что у меня внутри что-то сжалось. Но если мне было стыдно за неё, то Индиго выглядела заинтригованной. Потянувшись через стол, она коснулась кончиков волос Пак.
– Отныне твоё имя Пак, и ты одна из нас. Хорошо?
– Хорошо, – повторила Пак.
– В обычных обстоятельствах тебе бы пришлось написать имя кровью, чтобы связь стала истинной, – сказала Индиго. Я бросила на неё предупреждающий взгляд, но на меня Индиго не смотрела. – У тебя есть с собой что-нибудь острое?
Пак снова покраснела и покачала головой.