Последняя схватка. Армагеддон 2000. Ребенок Розмари

— Я хочу пойти к доктору Хиллу. Если ты не желаешь платить, я отдам свои…

Внезапно Розмари замолчала и замерла как вкопанная. По лицу ее покатилась слеза и остановилась у уголка рта.

— Ро?

Боль прекратилась Ее больше не было! Она смолкла, как заклинивший автомобильный сигнал, который нако- нец-таки отключили. Боль прошла, она исчезла навсегда, безвозвратно. Слава Всевышнему! Нет ее, и все тут. И, Боже мой, как же хорошо она начнет теперь чувствовать себя, вот только надо перевести дыхание…

— Ро? — озабоченно переспросил Ги и сделал осторожный шаг к ней.

— Она прекратилась. Эта боль.

— Прекратилась?

— Только что. — Розмари попыталась улыбнуться. — Она куда-то исчезла, и все. — Она закрыла глаза и глубоко вздохнула, потом прислушалась к себе и вздохнула еще глубже. Как давно ей не приходилось так вот свободно дышать! С самого Дня Благодарения.

Когда Розмари открыла глаза, Ги продолжал обеспокоенно смотреть на нее.

— Что за напиток ты себе готовила?

Сердце у нее оборвалось. Она убила ребенка. Хересом. Или испорченным яйцом. Или их сочетанием. Ребенок умер, поэтому боль прекратилась. Боль была ребенком, а она убила его своей самонадеянностью!

— Яйцо, — сказала она, — молоко, сливки, сахар. — Розмари моргнула, провела рукой по щеке и посмотрела на него. — Херес, — добавила она невинным голосом.

— Сколько ты наливала хереса?

И вдруг что-то внутри нее шевельнулось.

— Много?

И еще раз. Там, где раньше ничего не шевелилось. Легкое приятное щекотание. Она глупо и беспомощно хихикнула.

— Розмари, ради Бога, скажи мне, сколько ты наливала хереса?

— Он живой, — тихо сказала она и снова беззвучно засмеялась, поджав губы и изумленно подняв брови. — Он шевелится. Все в порядке. Он не умер. Он двигается! — Она посмотрела на свой живот под коричневым бархатом и осторожно положила на него руки. Теперь она уже ясно почувствовала, как что-то внутри нее снова шевельнулось — это были ручки. Или ножки.

Розмари подошла к Ги, и, не глядя на него, протянула руку, взяла его ладонь и положила себе на живот. Внутри тут же что-то послушно шевельнулось в ответ.

— Ты чувствуешь? — спросила она. — Ну вот, опять. Чувствуешь?

Он побледнел и отнял руку.

— Да. Да, я почувствовал.

— Не надо его бояться. — Она рассмеялась. — Он тебя не укусит.

— Это чудесно! — выдохнул Ги.

— Правда? — Она снова посмотрела на живот. — Он живой. Он лягается. Там, внутри.

— Я тут немного приберу, — сказал Ги, подняв со стола пепельницу и стакан. Потом еще один.

— Ну ладно, Дэвид-или-Аманда. Ты доказал свое присутствие, а теперь успокойся. Мамочке надо убирать квартиру. — Розмари засмеялась. — Боже мой! Он такой подвижный! Значит, будет мальчик, да? Ну ладно там, потише. У тебя впереди еще целых пять месяцев, так что экономь силы. — Все еще смеясь, она обратилась к Ги — Поговори с ним, Ги, ты ведь все-таки отец. Скажи ему, что нельзя быть таким нетерпеливым.

Розмари смеялась, потом смеялась и плакала одновременно, бережно обхватив обеими руками живот, на который капали сладкие слезы счастья.

Глава шестая

Насколько плохо ей было раньше, настолько теперь все стало хорошо. Боль прекратилась, и вернулся сон. Розмари спала по десять часов, без всяких сновидений, а со сном пришел и аппетит: теперь ей хотелось мяса — только не сырого, а жареного, — яиц, овощей, сыра, фруктов и молока. За несколько дней исхудалое лицо Розмари вернулось к своим прежним очертаниям, и через пару недель она выглядела уже так, как и подобает всякой беременной женщине: здоровая, гордая и очень красивая.

Она выпивала напиток Минни, как только та приносила его, причем до последней капли, чтобы не было причин опасаться, что ребенку может повредить недостаток витаминов. Вместе с напитком ей стали приносить и какое-то пирожное с хрустящей белой начинкой, похожей на марципан. Она тоже сразу съедала его, наслаждаясь необычным вкусом и сознанием того, что сейчас она, наверное, самая исполнительная на свете будущая мама.

Доктор Сапирштейн мог бы долго распространяться по поводу исчезновения боли, но, слава Богу, не стал. Он просто сказал: «Пора бы уж» — и приставил стетоскоп к выпирающему животу Розмари. Почувствовав движение ребенка, он очень обрадовался и даже взволновался, что было довольно странно, ведь ему наверняка приходилось испытывать такое уже сотни и сотни раз. Но это, наверное, и было именно то восхищение и радость, которые отличают великолепного врача от просто хорошего.

Розмари купила туалеты для будущей мамы: черный костюм и красное платье в белый горошек. Через две недели после вечеринки они с Ги пошли в гости к Лу и Клаудии Камфорт.

— Никак не могу привыкнуть к тебе! — радостно воскликнула Клаудия, держа Розмари за руки. — Ты теперь выглядишь в сто раз лучше. Нет, в тысячу раз!

Миссис Гоульд, которая жила по соседству, тоже обрадовалась:

— Еще несколько недель назад мы так волновались за вас — вы выглядели очень усталой и изможденной. А теперь вы просто другой человек! Артур только вчера рассказал мне о вашем состоянии…