Последняя смерть Дельфина

Пальцы на огромных клешнях Дельфина закончились. Он виновато поглядел по сторонам, словно в поисках новых — продолжить счет и, наконец, добраться до заветного «узнать поближе женщину». На самом деле он не видел смысла скреплять их союз чем-то еще. Не найдя поблизости вакантных пальцев, Дельфин развел руками.

— Только и умеешь, что дурачиться. О каком Боге ты говоришь? На тебе клейма ставить некуда. В двадцать четыре — то года.

— Скоро двадцать пять. Говоришь как моя мамочка опять. Не напоминай о моем респектабельном возрасте.

— Это еще и мои двадцать пять. И все они связаны с тобой. Память отшибло? — Дельфин не мог забыть, что он с пелёнок вместе с Мышью. И в горе, и в радости.

— Духом ты юна, о пылкая девица. Мои же чресла боле не согревает кровь. Ступайте, барышня домой. И не высовывайтесь, — последнее Дельфин сказал вполне серьезно.

— Я спрячусь в нору, но имей в виду — без тебя никуда не уеду. Ты девственник — я честная давалка в третьем поколении. Мы должны быть вместе.

У Мыши не получилось сказать это в шутку.

— Будем — будем, — пробурчал Дельфин и пошел дальше по улице, под нос добавив. — Если сегодня добрые люди не отхватят мою отдавалку.

«И все-таки ты был с ней нечестен, — укорил он себя. — Не оттолкнул с нужной непримиримой силой».

9:49

— Иди ко мне, щекастенький, я тебе барбарисок насыплю[18], — как и было условлено Дельфин остановился у притормозившего Феннека[19] и душевно поприветствовал торчащую из броневика рожу — она кривилась то ли в ухмылке, то ли в оскале.

— Не ната са мной расгофАаарифать по руски, — зашипел Гинтерас Вишняускас — по нашему Вишневый Янтарь. Он выпрыгнул из машин и как обычно не протянул руки. Рукопожатие одними глазами. Если бы Дельфин подержался за тяжелую длань миротворца (свидетели бы обязательно нашлись), срок его жизни пошел бы на часы. Кто — нибудь из местной гопоты зарезал бы Дельфина просто из любопытства.

Дружеский контакт с представителем военной администрации моментально лишал Дельфина имени, заслуг и авторитета. Без заслуг и авторитета на улицах Сызрани можно продержаться неделю — другую. Без имени — не более суток.

Миротворцу, патрулирующему город, также не пристало якшаться с блатными представителями местной фауны. Как минимум — неодобрение коллег. Максимум — служебное взыскание. Тем не менее, и Гинтерас, и Дельфин, соблюдая дистанцию, рискнули поговорить о злободневном:

— Я прощаю бледнолицему его слова. Он мог не знать о сэре Чарльзе Дарвине и о том, что обезьяна — общий предок граждан Евросоюза[20], — Дельфин смотрел в глаза Вишенки и думал «интересно, он уже готов предать меня?».

Гинтерас пробурчал на русском с изысканным акцентом Ингеборги Дапкунайте:

— Сдается, Билли, ты хотел меня обидеть.

— Хочу. И обижу, — пообещал Дельфин. — Ножичков у нас на всех хватит, амиго[21].

— Ты лучше не ножичками жонглируй, а скажи своим ваххабитам, чтобы они жевачку мне на капот не лепили, — перешел к делу миротворец. — Увижу — пропишу им седьмого Витязя[22].

— Вах — вах — вах, ай — яй — яй, — закудахтал Дельфин. — Обижают доброго господина. Совсем опустились грязная русская мелюзга. Мы обязательно найдем прохвостов и строго накажем, — он приложил руку к груди. — Какие еще будут указания, о могучий хранитель правопорядка. О, недремлющее око свободы! — не понижая тональности, Дельфин проговорил скороговоркой. — Мира и процветания всем твоим близким. Пусть Волга тридцать раз покроется льдом, прежде чем ты узнаешь о проблемах с эректильной функцией…

— Я знаю — ты любишь бойцов шестого корпуса, — сухо перебил литовец и отступил на шаг от Дельфина — пора сворачивать переговоры.

— Обожаю. До печеночных коликов, — подтвердил Дельфин. — Порезать бы всех, да возиться неохота.

— Ты это! Ты того…, — на прощание еще раз подыграл Гинтерас.

— Что ттого?!

— Не безобразничай[23], — предупредил миротворец и запрыгнул в Феннек.

10:07

— Сегодня подручные Дельфина оставят товар для шестого пехотного батальона около урны. Дом номер тридцать по улице Независимости, — прокомментировал Звонарев — единственный коренной житель Сызрани в руководстве администрации. — Далее Дельфина зафиксировали уличные камеры на Маяковке, Бабушкина, Садовой. Он не делал попыток уйти. Наружное наблюдение не подключали, — объявил начальник следственного комитета и покосился на европейского сыскаря.

Администрация Сызрани посчитала необходимым подключить к «делу Климова» коллег из Евросоюза. Заслуженного борова по имени Штефан Тидэ, курирующего приволжский округ, специально выписали из Брюсселя, словно он может что-то понимать в местных разборках. Но иначе нельзя — город столичный, приграничный, на особом положении. Любой прокол местного начальства вызовет цепную реакцию.

Огромный зал совещаний выглядел так, словно сюда забрели ненадолго. Стол, стулья, экран для презентаций, непорочные листы А4 в беспорядке у локтей заседающих руководителей. Казалось, люди сейчас встанут и переместятся куда — то еще. Опять туда, где их не ждут?