Последняя страна

Офицер — нырнул в темень люка…

— Матрос… вам придется показывать дорогу. Я слеп как крот…

У них все было готов для этого — они хранили аккумуляторные фонари там, где раньше хранились пожарные шланги. Матрос нащупал один, зажег.

— Следуйте за мной, сэр.

При этом — он сам ослепил себя ярким фонарем. Ослепил бы он и офицера — если бы тот не закрыл глаза.

— Куда идти?

— Сэр…

— Матрос, куда идти!

Раздраженный на придурка в погонах матрос обернулся — и офицер прижал ему к лицу пропитанную какой-то дрянью тряпку. Ничего сделать, подать сигнал тревоги — матрос не успел — потерял сознание…

Офицер огляделся, затем снял очки. Фаза один — есть.

Он обезоружил матроса, связал его и запер в первой же каюте, которая попалась ему на пути. Бросил рядом фонарь — у него был свой, а так матроса быстрее найдут. Найдут, правда, когда будет уже поздно.

Из портфеля — он извлек кальку с планом громадного линейного корабля и небольшой фонарик. Сунув фонарик в рот, и подсвечивая себе, он нашел нужный лист кальки, сверился с ним и поставил точку там, где он был сейчас. Теперь — надо было найти путь вниз…

Его ботинки были необычными — с виду обычные, уставные, на деле же — нижняя часть подошвы отстегивалась, а верхняя — представляла собой мягкую резину, ходить в которой можно было почти неслышно. Он взял фонарик в руку, включая его только тогда, когда без подсветки было не обойтись. Остальное время — он крался в темноте, переход за переходом. Корабль был огромен — как-никак линкор, корабль первого класса — и ему надо было найти безошибочно верный путь среди всех этих труб, лестниц и люков…

Хорошо, что люки были открыты. Иначе бы — он всех переполошил грохотом кремальер.

Он искал тюрьму. На корабле такого ранга — все свое, в том числе и тюрьма. Она была где-то в самой корме, под адмиральским салоном… ее использовали для заключения особо важных и ценных преступников — про нее мало кто знал, юридически ее вообще не существовало. Там сидел человек, который был им нужен.

Проходя по очередным мосткам, офицер замер. Впереди — неясно мерцал свет, слышался голос. По его прикидкам — он почти пришел.

Есть.

Из портфеля, в котором было много интересных вещей — он достал небольшой баллончик и зажим для носа — такую, какую использовали аквалангисты. Глубоко вдохнул, зажал себе нос и крутанул колпачок на баллончике. Послышалось шипение.

Он катнул баллончик — а он был обделан резиной, чтобы не шуметь — вниз, и посмотрел на часы. Две минуты, но… сделаем три для верности.

Он мог не дышать семь с половиной минут.

Когда прошло три минуты — он снял зажим и достал из портфеля ватно-марлевую повязку которую и надел. Она была пропитана содовым раствором, дышать в ней было противно — но можно. Осторожно прошел вниз, держа в руках небольшой, крупнокалиберный Бульдог — в нем были деревянные пули.

Дело было сделано.

Двое солдат морской пехоты из наряда, охранявшего это узилище — лежали без чувств. Один сидел на стуле, неизвестно откуда здесь взявшемся, развалившись. Второй — как стоял, прислонившись к стенке, так и медленно съехал вниз

Офицер поднял баллончик и положил его обратно в портфель. Подобрал солдат, связал им руки и ноги — но рот затыкать не стал, потому что в таком состоянии — они могут просто задохнуться. Они придут в себя минут через десять, но освободиться не смогут. Будут орать — но вряд ли их кто-то услышит до утра, когда проспавшийся боцман вспомнит, что неплохо было бы сменить наряды с постов. За это время — они будут далеко.

Дабы его не опознали — он достал из портфеля театральную маску золотистого цвета и надел ее. Если кто-то его увидит — пусть потом рассказывает о неизвестном в маске. Да не черной, а золотистой, театральной.

С пояса старшего наряда — он снял связку ключей. Пробуя по одному — он нашел, которым открывается дверь впереди. Отомкнул ее…

Луч аккумуляторного фонаря побежал по камерам, по узкому проходу. Камер было четыре и располагались они у самого борта, ниже ватерлинии. Света здесь не было — совсем. Только сырость и ледяной холод. Конечно, холод по меркам бомбейского лета — но лейтенанта передернуло от этого холода.

Луч света — уперся в сидящего у решетки на груде тряпья мужчину. Он был страшен… его борода, когда он сидел доставала земли, вместо одежды — какие-то лохмотья. Когда на него упал свет — он не пошевелился.

— Русский.

…

— Русский, я за тобой. Пошли.

Несмотря на то, что Керзон говорил по-русски — он немного знал русский язык — русский никак не отреагировал.

Керзон подошел ближе, присел у решетки

— Слушай, русский. Я дам тебе ножницы… обрежь свои волосы и бороду, потому что на английского моряка ты никак не тянешь. И да… если хочешь перерезать себе вены ножницами — мне плевать. Но вот тем, кто ждет нас в шлюпе — не плевать. Понял?

Ножницы — стукнули о решетку

— Действуй.

* * *