Последняя стража

То здесь, то там ветер колыхал потрепанные флаги. На платформах громоздились следы дневных торжеств – опустевшие трибуны, с которых никто уже не произносил речей, разломанные подмости для оркестра, ворохи официальных бумаг с заголовками, жирно отчеркнутыми – для удобства выступающих – жирными красными линиями – весь этот никому уже не нужный сор и мусор скоротечных пустых торжеств. Опрокинутые стулья казались бойцами, усеявшими поле битвы. Поезд подошел к пограничной полосе, за которой начиналась Польша. Теперь следовало торжественно отметить возвращение в пределы когда-то покинутой родины.

И за одну ночь состав с беженцами преобразился, как невеста, накануне свадьбы, украсившись от паровозной трубы до буфера последнего вагона. Лозунги, плакаты, надписи на вагонах возвещали всему миру – «Мы вернулись!» «Мы вернулись, Польша!» «Мы отстроим тебя, отчизна!» «Мы снова вместе!»

Девушки выплетали из кос с трудом сбереженные ленты и украсили ими поручни первого вагона.

ПОЛЬША! МЫ ВЕРНУЛИСЬ К ТЕБЕ!

Комендант поезда разрешил, воспользовавшись остановкой, нарвать букеты полевых цветов и украсить ими паровоз. Через пять минут состав опустел. Стосковавшиеся по земле под ногами дети носились, боролись, толкались, бегали, прыгали и падали, попадая в объятия гостеприимной травы. С небес – если кто-то наблюдал за всем происходящим с легких проплывающих туч, все это могло показаться столпотворением в гигантском муравейнике. Кто-то хохотал во все горло, кто-то уже жалобно хныкал, разбив коленку. Прогудел гудок – сигнал к возвращению. Прижимая к груди дикие тюльпаны и ирисы, маки и фиалки, толпа хлынула обратно, цепляясь за подножки. Старшие, разумеется, изловчились и поднялись без труда – малышня жалобными голосами просила помощи. Конечно, не обошлось без свинства – Натан стал взимать с малышей дань собранными букетами, отбирая лучшие из лучших. Его очередная поклонница, Белла, была в комиссии по украшению поезда, и он обещал ей, что ее-то букет будет и самым большим и самым лучшим.

Хаймек смотрел на Натана, стиснув зубы. «Он такой же гад, каким и был», – подумал Хаймек. Со времени «внушения», полученного Натаном от Ноя, тот больше не задирал Хаймека, но всем своим видом – засунутыми в карманы кулаками и презрительным посвистыванием, высказывал явное к Хаймеку пренебрежение. К сожалению, его влияние на Миру оказалось достаточно сильным, и она ни в чем ему не перечила. Более того – Натан всячески пытался изобразить Хаймека трусом, который прячется за чужие кулаки. «Мастер драться чужими руками», – так он говорил в компании слушателей, в которых недостатка никогда не было. И сопровождал эти слова все тем же презрительным свистом.

Плевать он хотел на Натана.

Сейчас Хаймек вместе со всеми выбрался из вагона. Но в отличие от других залез под вагон и лег на живот, с любопытством поглядывая из своего укрытия на фигурки, сновавшие среди зелени поля. Он был один, невидим никому, и это ему нравилось. Нравилось лежать между блестящими рельсами под брюхом вагона, ощущая тепло нагревшихся за день просмоленных потрескавшихся шпал. Они так похожи были на те, что некогда привели его к порогу детского дома… а, может быть, это были те же самые шпалы? Только за это время они чуть-чуть постарели, и жизнь вдавила их в песок и гравий насыпи, а ветер присыпал их почти доверху пылью? Так или иначе, но было в этих шпалах что-то родное. Это как встреча с давним другом, с которым, однажды поссорившись, расстался, а, встретившись, не можешь даже вспомнить причину ссоры.

Он лежал на шпалах то на животе, то поворачиваясь с боку на бок, а то и лежа на спине, устремив взгляд на проржавелое днище вагона и удивляясь, что оно еще держится, как держатся в своих гнездах колесные оси да и сами колеса, не отваливаясь после тысяч и тысяч километров, проделанных по блестящим стальным полосам рельсов. Нет, наверное, он все-таки станет путейским инженером, когда вырастет и выучится… только, как вот дождаться, дожить до того времени…

А пока что он разглядывает то, что у него под носом, что доступно его взгляду. Он и сам бы не мог сказать, что он ожидает увидеть. Наверное, следы отгремевших здесь сражений… какой-нибудь знак… след… Чтобы представить себе того, кто защищал этот клочок земли, дрался за него и погиб. А может быть, душа погибшего приняла бы облик гнома и предстала бы перед мальчиком, чтобы поведать, как все происходило на самом деле…

Про гномов Хаймек знал лишь то, что на протяжении всей своей жизни они не снимают шляп…

Вчера на одном из откосов насыпи Хаймек заметил солдатскую каску, почти полностью ушедшую в землю. Это ли не знак! Каска была пробита, сквозь дыры проросли колосья. Они напомнили Хаймеку пальцы малыша.

Хаймек должен был поделиться своей находкой и показал на нее Юзеку.

– Посмотри.

– Что это? – спросил близорукий Юзек.

– Солдатская каска.

Юзек присел и вгляделся.

– Верно, – сказал он. – Солдатская каска. На войне у всех были такие.

– Но эту каску, – сказал Хаймек, немного сердясь на бесчувственную реакцию Юзека, – эту каску никакой солдат больше не наденет.