Но еще долго сердце у него не могло успокоиться, норовя выскочить из груди. Но постепенно все пришло в норму, и он, положив голову на мешок с зерном, стал смотреть на высокие звезды, которые тихо плавали в темном небе. Он вспомнил мамино лицо, которое страшно осунулось за последнее время, и ее руки, которые стали похожи на голые ветви. А теперь ей уже отказывают и ноги. Что все это значило? И что означали те странные речи, которые мама теперь так часто вела?
Ответ был один. Она была больна, его мама. Очень, очень больна. Он вспомнил папу. «Она хочет умереть, как папа», — понял мальчик.
Но он, Хаймек, вылечит ее. Он знает, что надо сделать. Ее надо накормить — ведь она целыми днями ничего не ест. Прежде всего ей нужен куриный бульон. Если папа с небес поможет продать ему этот ячмень и тем заработать немного денег, то перво-наперво он пойдет на базар и купит у узбеков откормленного цыпленка. Это надо сделать в пятницу — именно в этот день на ташкентском базаре продавали таких, какие ему нужны, цыплят. К пятнице он обязательно должен успеть вернуться… «Я не дам маме умереть, — твердил себе мальчик. — Я сделаю для нее все… если надо, я могу даже этого цыпленка украсть. Папа велел мне заботиться о маме. И я позабочусь. Даю слово. Я папу не обману…»
Машина неслась в ночи. Сверху сияли звезды. Хаймек начал считать их — и сбился. Вдруг среди звезд он увидел глаз Бога. Бог смотрел на него. Уже много дней мальчик не вспоминал о Боге. Молитвы, которые он некогда знал, он забыл, а новых не выучил. Несмотря на это, Хаймек решил обратиться к Тому, кто глядел на него сквозь звездный свет. Ему так хотелось, чтобы чьи-то мощные руки поддержали его в эту минуту. Взамен он готов был отдать все, что у него было. С одним условием — его мама не умрет. Всевышний защитит ее от смерти, а его, Хаймека, от милиционеров. Это будет большая милость со стороны Бога. Пусть даже Он может все на свете. Ибо Он сильнее всех силачей и всех героев. Захотел — и взял к себе на небо Ханночку, бабушку и папу. Бог — царь всех царей…
«Шма Исраэль, — сами собой вспомнили его губы первые слова молитвы. Хаймек смотрел на самую яркую звезду, плывшую в серебряном ореоле. Бог, несомненно, пребывал где-то там. — Боже всемогущий! — вспомнил он еще. — Бог единый, сохрани, пожалуйста, мою маму и вылечи ее ноги. Сделай так, чтобы она снова могла ходить по земле. А для меня сделай так, чтобы я никогда больше не видел милиционеров. Сделай это, Боже… я так тебя прошу…»
Ореол, окружавший звезду, исчез, и мальчик почувствовал, как чьи-то пальцы коснулись его волос. Сердце его забилось с утроенной силой, мышцы напряглись, и страх исчез из сердца. Он закрыл глаза и услышал голос ребе, возвещавшего: «Так сказал Господь Авраама, Исаака и Иакова…»
Закончить он не успел. Взвыв тормозами, машина остановилась, едва не опрокинувшись. Свет фонаря ослепил Хаймека, заставив закрыть лицо руками. Голос, который мог принадлежать только Всевышнему, отдал приказ:
«Всем покинуть машину. Всем, повторяю, всем покинуть машину. Взять с собою принадлежащие вам грузы. Ну… живей, живей… ненасытные пиявки, кровососы и спекулянты. Живей, я сказал. Проверка документов. Быстро из машины… быстро…»
И прямо перед глазами мальчика, ослепленного светом сильного фонаря, возникла форменная милицейская фуражка. А ведь он так просил Бога! В голове у Хаймека, сталкиваясь друг с другом, словно льдины на весеннем ледоходе, заметались бессвязные мысли. Сейчас же, в эту минуту должен был он придумать правдивую историю, которую он расскажет милиционерам. Но главное — он должен как можно быстрее вернуться к маме. Он представил себе маму: вот она лежит, не в силах подняться на ноги, и рядом с ней нет никого… совсем никого.
Вопросы милиционеров сыпались на задержанных — и на него, Хаймека, со всех сторон. Хаймек думал только об одном: он должен вернуться к маме.
— А ты, шпингалет, что тут делаешь? — спрашивали его. — Ты с кем? Кого знаешь?
— Я… не с ними… Я никого не знаю. Я… один.
— А что это за мешок остался в кузове? Он чей? Твой?
— Откуда у меня мешок, дяденька… Мне такой даже не поднять. Дяденька милиционер, отпустите меня. Мне нужно к маме.
— Как я сюда попал? Не помню. Я убежал… из дома. Мама рассердилась на меня… я потерял деньги на хлеб, целых пять рублей… она стала кричать и бить меня. Очень больно. Я побежал из дома… она за мной… увидел машину и спрятался. Моя мама — добрая, только дома нечего есть. Мой папа? Он умер здесь, в Ташкенте. Мы… приехали из Сибири…
И он заплакал.
Пассажиры грузовичка, сгрудившись под надзором еще нескольких милиционеров, безо всякого интереса слушали всхлипывания оборванного мальчишки. Им было о чем подумать и без него.
— Ну, лезь в машину, — приказал Хаймеку старший.
Мальчик мышью забился в угол. Он подумал о Боге. Бог предал его. А ведь он так рассчитывал на Его помощь. Он сжимал маленькие свои кулаки в бессильной злости. Если бы он не боялся, он произнес бы слова проклятия вслух.
И вдруг его осенило! Он не прав! Бог помог ему, помог в главном — он скоро увидит маму.