Последняя ступень (Исповедь вашего современника)

Не надо думать, что эта, так сказать, религиозная терминология свойственна только ранним, юношеским стихам Есенина. Открываем том второй. Первая же строка:

«Господи, я верую,
Но введи в свой рай…»
«Он придет бродягой подзаборным,
Нерушимый Спас…»
«О Матерь Божия,
Пади звездой…»
«И пас со мной Исайя
Моих златых коров…»
«Вечер синею свечкой звезду
Над дорогой моей засветил…»
«Заря молитвенником красным
Пророчит благостную песнь…»

И это не говоря уже о целых поэмах и стихах: «Иония» «Преображение», «Пантократор», «Сорокоуст», «Иорданская голубица», «Сельский часослов».

Берем, наконец, самые далекие, казалось бы, от всего этого стихи его наиболее зрелого периода, тех самых двадцатых годов.

«Душа грустит о небесах…»
«За прощальной стою обедней
Кадящих листвой берез…»
«Словно хочет кого придушить
Руками крестов погост…»
«Словно мельник, несет колокольня
Медные мешки колоколов…»
«Твой иконный и строгий лик
По часовням висел в Рязанях…»
«И молиться не учи меня, не надо…»
«На церкви комиссар снял крест,
Теперь и богу негде помолиться…»
«Стыдно мне, что я в бога не верил,
Горько мне, что не верю теперь…»
«Чтоб за все за грехи мои тяжкие,
За неверие в благодать
Положили меня в русской рубашке
Под иконами умирать».

Как и всюду в этих записках, как на каждой их странице, оставим читателю возможность самому искать и находить примеры, факты и документы, подтверждающие правильность нашей мысли. Берите любой томик Есенина, всюду вы будете находить слова «панихида, свеча, паперть, молитва, икона, церковь, часовня, благовест, крест. Божья Матерь…».

И вот этот-то, не побоюсь повторить еще раз, отрок светлый, пришедший от росы, от цветов, от колоколен, выглядывающих из ржаных полей, от добра, оказался вдруг (опять же повторяю) в Клондайке от искусства, в Москве двадцатых годов, из которой Давид Бурлюк шлет телеграммы своим друзьям в Одессу: «Приезжайте, можно сделаться знаменитыми».

Белый голубь среди воронья. Пытался приспособиться. Несколько человек объявили себя имажинистами – в духе времени. Видно, вне группы тогда совсем нельзя было существовать. «Ничевоки», «Лефовцы», «Собачий ящик», «Конструктивисты». Придумали и эти себе отличительную мету – самодовлеющий образ. Но никакого имажинизма, конечно, не было. Был только поэт Сергей Есенин, пытавшийся инстинктивно приспособиться к духу времени.

И еще одна форма его реакции на окружающую обстановку. Белый голубь нарочно начинает пачкать и чернить свое белоснежное оперение, а то и выщипывать его, чтобы стать похожим на всех. Он чувствовал, что тут не просто пьяные поэтические таверны, развивающие дух стяжательства, конкуренции, не просто вакханалия дорвавшихся до жирного пирога бродяг, но что тут за всем этим организованная и злая сила, против которой даже не знаешь, как стоять, ибо ее вроде нет, но она есть. Ее вроде не увидишь, не почувствуешь, не материализуешь в единый образ, но она всюду, в каждой газетной строке, в каждой реплике, в каждом злорадном смехе. Тогда так. Вы такие, а мы тоже такие! А вы пить, как я, умеете? И на чем хлеб родится, знаете? Вы жрете его, а мы ведь его того-с, навозом-с. Вас Троцкий с Зиновьевым поддерживают, а меня московские урки любят! Ты меня в газетной заметке уязвишь, а я тебе в морду дам!

Разве не пьянствовал Михаил Светлев? Ежедневно, до самой больницы пил Ярослав Смеляков. Пила Ольга Берггольц, пил Василий Федоров, мертвую пил Панферов…

Я вам назову сейчас десятки своих собратьев-писателей, которые пьют (не исключая и себя, грешного, разумеется), но ведь нет же, не было славы, что Светлов – алкоголик, хотя напивался ежедневно. А про Есенина подхватили: алкоголик, да еще хулиган.

Но все это преувеличение и вздор. Это ведь делается очень и очень просто. Свалился в конце вечера Светлов в ЦДЛ, уснул в кресле в фойе, а ЦДЛ пора закрывать. Сейчас Роза Яковлевна или Эстезия Петровна звонят и вызывают такси. Бережно усаживают Светлова, говорят водителю адрес, либо вызывают по телефону жену, сына, а то и сами проводят домой. Шито-крыто.