Последняя свобода

Вспомнилось лицо покойного, к которому никто не подошел проститься, — и гроб поплыл на сожжение в огромных белых и бордовых цветах… Я сказал рассеянно:

— Так и не расплатился с тобой за цветы.

— Какие цветы?

— Прахову.

— И не расплатишься, — Василий засмеялся заразительно. — Разве что прогремишь по «всея Руси»… — и пропел красивым верным баритоном: «Ты ж гори, догорай, моя лучина, догорю с тобой и я…»

Словно сигнал прозвучал — и прояснил слегка тогдашний темный вечер. В сумеречном Дубовом зале я, уносясь ввысь, толковал с Милашкиным о судьбах цивилизации; растроганные члены вновь и вновь подхватывали печальную песнь, но без направляющего баритона (мы с братом сидели за соседними столиками спиной к спине) «Лучинушка» затухала. «Без вашего брата не то», — заметил Милашкин. — «А где он?» — поинтересовался я, повернувшись: густо-кудрявый затылок, а Вася изрядно лыс, в отличие от меня, кстати. — «Где он?» — и тут же забыл и вопрос и ответ. Забыл до сегодняшнего дня, до этой минуты.

— Вась, а куда ты делся на праховских поминках?

— Ходил осматривать писательские апартаменты. Вальяжно вы расположились.

Между тем ответ Милашкина гласил: «Он нас покинул с женщиной». Что спьяну я воспринимал как остроумную шутку (настолько это непохоже на брата) и забылся во вселенских проблемах.

Не то чтобы Василий законченный женоненавистник, нет, он вдовец. Его Татьяна умерла от рака в страшных муках, он — хирург — ходил за ней полтора года, а после смерти жены стал работать в реанимации. Природная его веселость обрела некий сардонический оттенок и нередко действует мне на нервы. Конечно, Милашкин ошибся, но… Я замер, зачарованный фразой предателя: «Я шел по улице и увидел, как из вашей калитки вышла женщина». Да не фраза зачаровала, а давно подкрадывающееся ощущение: вокруг меня предатели. Жена, ученик… но не брат же! Он продолжал напевать: «То ж мое, мое сердечко стонет…» — задумчиво, без привычного шутовства. И я затаился почему-то, не стал выпытывать.

— У вас ковер во всю спальню? — спросил он неожиданно.

— Во всю.

— С тех пор чистили?

— Нет.

— Надо бы посмотреть… Назови-ка ключевые слова в письмах.

— Вода, лезвие и камень.

Глава 7

Озеро — огромное солнечное пятно — слепило сине-золотой рябью, манило в мягкую глубину. Я шел со станции в негустом перелеске (на той стороне — настоящий лес). Вдруг услышал:

— Леонтий Николаевич!

Мария в алом купальнике. Какое-то вызывающее пристрастие к «красненькому», неприятное. Дети ныряют с длинных мостков, собаки перебрехиваются… Мария с Колей — оба мокрые, загорелые — сияющая юность. А я совсем сник.

— Привет вам от бабы Маши.

— Вы были у нас?

Она явно насторожилась. Что они там скрывают? Что от меня все скрывают, черт возьми!.. Закипела злость, и враз возник азарт. Я кивнул, широким шагом направился на свою улицу, миновал дом, свернул за угол… «Крупная», «полная» — все сходится… Нельзя сказать, чтобы они дружили, отнюдь, и все же не было у Марго тут знакомых женщин, кроме мадам Горностаевой. Я нашел ее в зарослях шиповника с садовыми ножницами.

— Ах, Леон! Как давно ты у нас не был.

— А где большой босс?

— В Москве по босяцким делам.

Мы рассмеялись, и я решил идти напролом.

— Аленька, ты к нам заходила в тот вечер, как исчезла Марго?

— Я?

Изумленный взгляд из-под широких полей панамы.

— Тебя видели.

Она пожала пышными плечами — действительно крупная, белокожая, с рыжими веснушками — прелестная женщина.

— А если надо — опознают.

— Кому это надо?

— Послушай, дорогая, ты вчера слышала письма?

Она выронила огромные ножницы, которые с лязгом упали в траву, оцарапав ей ногу. Мы посмотрели, как на щиколотке выступила узкая полоска крови.

На кухне, смазав ранку йодом, она налила две полных рюмки армянского коньяку, поднесла мне, сама залпом выпила и сказала:

— Это ужас!

— Совершенно с тобой согласен. Но мне нужна истина, какой бы ужасной она ни была.

— Пока есть надежда, Леон…

— Нету. Я опустошен. И больше так жить не могу.

Мы выпили по новой, я закурил.

— Сейчас все объясню, — начала она осторожно. — Я действительно заходила к вам в тот вечер.

— Зачем?

— Меня поразил твой роман…

Скажите, пожалуйста, как все словно сговорились!

— А кто меня видел?

— Я не имею права разглашать секреты следствия.

Этот криминальный штамп произвел сильное впечатление.

— Следствие? Разве ведется следствие?

— Ведется.

— Кем?

— Пока мною, — я вдруг осознал, что и вправду веду следствие. — Когда соберу доказательства, что произошло убийство, за дело возьмутся профессионалы.

— Сейчас я все объясню. Меня поразил твой роман.

— Это мы уже слышали.

— Так вот. Гриша, как обычно, отправился купаться на ночь глядя, но забыл полотенце. Я решила отнести, ну и проветриться заодно. Знаешь, он вот так простудился однажды…

— Гришу пока оставим, ладно?

— Ладно. Прохожу мимо вас — свет — дай, думаю, зайду выразить восторг… нет, правда! Но на звонок мне никто не открыл.

— И ты пошла на озеро?

Она будто почуяла ловушку.

— Домой вернулась.

— С полотенцем?

— Испугалась, что до дождя не успею. Гроза собиралась, стало очень темно.