Последняя тайна храма

Его слова некоторое время витали в воздухе, словно разряд электрического тока накаляя обстановку. Затем Халифа вскочил на ноги и почти крикнул:

– Нет!

Он не хотел участвовать в этом политическом заговоре, какую бы благую цель тот ни преследовал. Он не хотел слышать об Израиле, иудаизме, менорах – никогда не хотел, пусть Зенаб и призывала его идти навстречу незнакомому, чтобы взрослеть и становиться лучше. Он хотел простой, спокойной, рядовой семейной жизни, с нормальной работой, со стабильным доходом и ростом по службе. Такие авантюры его никогда не привлекали. Нет, он бы ни за что на них не пошел, и никакой ореол славы его бы не заставил это сделать.

– Нет, – повторил он, качая головой.

– Ты что, мать твою, несешь? Что значит «нет»?

Бен-Рой сделал шаг вперед и будто пронзил его сверкающими от ярости глазами. Халифа не отреагировал на его реплику и обратился к Гулями:

– Я обычный полицейский. Я… не обязан в этом участвовать.

– Обязан, мать твою, еще как обязан! – прошипел Бен-Рой. – Ты что, плохо слушал?

Халифа вновь не отреагировал.

– Это не входит в мои служебные обязанности. Я отказываюсь. Я не хочу в это вмешиваться!

– И кто тебя спрашивать будет? – бросил инспектору раскрасневшийся Бен-Рой. – Тоже мне, важная птица!

– Пожалуйста, Арие… – Милан попытался положить руку ему на плечо, но тот резко увернулся.

– Да что он о себе возомнил?!

– Арие!

– «Не хочу в это вмешиваться!» Что он о себе думает, этот мусульманский подонок!

Халифа резко развернулся на каблуках, сжав кулаки. За всю жизнь он выходил из себя лишь два или три раза, и это был один из них.

– Да как ты смеешь! – зашипел он, не в силах сдерживать возмущение. – На себя посмотри, еврейский ублюдок!

– Халифа!

Гулями и Марсуди одновременно вскочили на ноги.

– А-а-а! – зарычал Бен-Рой, бросаясь на египтянина. – Сучий сын, я убью его!

Милан схватил его за куртку, пытаясь укротить лезшего в драку полицейского. В свою очередь, Марсуди встал перед не менее разгоряченным Халифой, сдерживая его руки.

– Лех тьядзаен, заин![78] – закричал Бен-Рой, показав средний палец египтянину.

– Энта гхебее коос![79] – парировал оскорбление Халифа, также показывая палец.

Некоторое время они перебрасывались ругательствами и тянули друг к другу кулаки, затем Гулями крикнул «Халас!»[80], и оба полицейских мгновенно утихли, тяжело дыша. Гулями, Марсуди и Милан перекинулись напряженными взглядами, и министр попросил Халифу выйти и успокоиться. Бросив уничижительный взгляд на Бен-Роя, следователь вышел наружу и, громко хлопнув дверью, быстро зашагал к черным зубчатым глыбам, смутно видневшимся во тьме ночи. Он сел на одну из них, прикурил и стал жадно глотать холодный освежающий воздух пустыни.

Несколько минут Халифа сидел в полном одиночестве, глядя на синевато-белые россыпи звезд; затем дверь скрипнула, и он услышал шум приближающихся шагов. К инспектору приблизился Марсуди.

– Эдзаек?[81] – спросил палестинец, кладя руку на плечо Халифе.

Следователь кивнул.

– Ана асиф[82]. Я был не прав, не стоило так…

Марсуди дружески сжал его руку.

– Поверь, за последние четырнадцать месяцев здесь высказывались и похлеще… Время сейчас такое… Неудивительно, что люди бранятся.

Он присел рядом. Мир словно замер в безмолвном, первозданном величии, какое бывает лишь в глубине пустынь и на вершинах гор.

– Видишь вон там? – спросил Марсуди, указывая рукой на небо. – Созвездие с четырьмя яркими звездами? Нет, левее. Да, оно самое. Вот это созвездие мы называем Танком. Вот смотри – гусеница, вот – башня, а вот – пушка.

Халифа наблюдал за движением его пальца, и действительно обрисованная Марсуди фигура напоминала танк.

– А это, – Марсуди направил руку на другое созвездие, – это Автомат Калашникова. Видишь, прицел, дуло. А там, – он взял Халифу за локоть, – Граната. Во всем мире люди видят на небе красоту, и только мы, палестинцы, смотрим вверх и видим оружие.

Откуда-то издалека донесся вой шакала и почти тотчас угас. Халифа затянулся и накрылся пиджаком, ежась от холода.

– Не могу, – тихо сказал он. – Простите меня, но я не могу с ними работать.

Марсуди грустно улыбнулся и откинул назад голову, глядя в небо.

– Думаешь, я этого не чувствовал? Мой отец умер в израильской тюрьме. Когда мне было девять лет, на моих глазах брата разнесло на кусочки танковым снарядом. Думаешь, я очень хотел встречаться с ними, вести переговоры? Да у меня в тысячи раз больше причин ненавидеть их, чем у тебя.

Блеклый свет луны падал на его мертвенно-бледное лицо.

– Однако я пришел сюда, – тихим голосом продолжил Марсуди. – И начал с ними говорить. И как ты думаешь, что произошло? Через четырнадцать месяцев мы подружились с Йехудой. Мы, которые всю жизнь были по разные стороны фронта, стали хорошими друзьями.

Халифа докурил и бросил окурок в сторону; несколько секунд его яркий кончик еще был виден в темноте, словно жук-светляк.

– Этот Бен-Рой… – пробормотал он. – Если бы кто-нибудь другой… но Бен-Рой… Он неприятный тип. Злобный. У него в глазах это написано. Я не могу с ним работать.