Последняя тайна храма

– Конечно, – буркнул израильтянин. Они замолчали, и стало слышно, как трещит телефонная линия, словно перегревшись от взаимного напряжения на ее концах. Бен-Рой сказал, что у него много срочной работы и он не может больше говорить. Халифа сухо поблагодарил его, но перед тем, как израильтянин повесил трубку, успел крикнуть:

– Да, последний вопрос!

«Когда же этот придурок наконец отвяжется?» – подумал разъяренный Бен-Рой.

– Я тут кое-что не понимаю. Может, подскажете? У убитой на плече такой рисунок…

– Татуировка?

– Да, с числом. – Халифа наклонился к черно-белому снимку. – Четыре, шесть, девять, шесть, шесть. А перед ним треугольник. Это что, какой-то иудейский символ?

Бен-Рой откинулся в кресле, качая головой. «Что за невежественная арабская сволочь! Антисемит!»

– Это номер концлагеря. Нацисты отмечали евреев татуировкой с номерами концлагерей, где их содержали. Во время холокоста. Впрочем, вы считаете, что никакого холокоста не было, так что, наверное, вам это не пригодится. Еще что-нибудь?

Халифа смотрел на снимок, не в силах оторвать глаз.

– Что-нибудь еще? – повторил Бен-Рой громче.

– Нет, ничего.

– Буду на связи, – сказал Бен-Рой и положил трубку. Халифа долго разглядывал фотографию с пятью цифрами на обнаженном женском плече, пока они не показались ему тошнотворными насекомыми, выползающими из муравейника. Затем взял в руки пистолет Янсена и, нахмурив лоб, повертел его в руках. «Нацисты» и «холокост» – записал Халифа в блокноте, жирно подчеркнув оба слова.

Иерусалим

«Война между израильтянами и палестинцами (а это действительно самая настоящая война) ведется в разных плоскостях и различным оружием. Самая заметная, разумеется; физическая плоскость: камнями против ракет „Галили“, „коктейлями Молотова“ против танков „Меркава“, нападениями террористов-смертников против вертолетов „Апач“ и истребителей „Р-16“.

Однако существуют и иные, не настолько заметные, хотя и не менее значимые измерения конфликта. Дипломатия, религия, пропаганда, экономика, разведка, культура – в этих сферах также идет непрекращающаяся борьба моего народа с израильскими оккупантами, борьба не менее бескомпромиссная и упорная. В этой статье я обращусь к области, на первый взгляд далекой от современных столкновений, но на самом деле лежащей в основе усугубляющегося день ото дня конфликта – археологии».

Лайла на минуту прекратила стучать пальцами по клавиатуре ноутбука, чтобы пробежать глазами текст. Затем набрала еще одно предложение.

«С самого начала войны израильские власти использовали археологические исследования против палестинцев, повсюду стремясь найти подтверждения существования библейского Израиля на оккупированных ныне землях».

Глубоко вздохнув, она встала из-за стола и прошла на кухню приготовить себе кофе.

План статьи, которую она писала для «Палестино-израильского журнала», возник у нее после встречи с молодым человеком по имени Юнис в лагере беженцев в Каландии. Материал был увлекательный, и, учитывая ее темп, на статью должно было потребоваться не более пары часов. Однако Лайла работала уже вдвое дольше, а успела набрать лишь небольшую часть из запланированного текста в две тысячи слов. Была бы тема другой, она, возможно, справилась бы быстрее, но археология постоянно вызывала у нее в сознании туманные образы Вильгельма де Релинкура и его сокровища. Вернувшись несколько часов назад домой после встречи с отцом Сергием, она так и не смогла сосредоточиться.

Лайла взяла чашку горячего палестинского кофе и поднялась на крышу, где, глядя на темнеющий небосклон, попыталась привести в порядок мысли. На вершине горы Скопус зажглись первые огни, режущие и холодные, – это включили свет в аудиториях Еврейского университета; справа, под мягким, точно нимб, освещением прожекторов едва вырисовывался силуэт церкви Вознесения. Она улыбнулась, вспомнив, как бегала с отцом наперегонки от этой церкви до Гефсиманской базилики, и отец поспорил с ней на доллар, что она его не обгонит. Он проиграл, и, хотя Лайла знала, что папа поддался, это нисколько не уменьшило ее ликования.

Воспоминание, как и многие другие, было одновременно радостным и печальным. В некотором смысле гонка для нее не закончилась. Она бежала, не останавливаясь с самой его смерти, и что в результате? Успехи не доставляли ей никакой радости, никакого душевного комфорта; вся жизнь свелась к изматывающему спринтерскому бегу по бесконечно протяженной дистанции, из пустоты в пустоту. И повсюду с ней был образ отца, такой, каким она видела его в последний раз – с размозженным черепом и вывернутыми за спиной руками.

Смахнув ладонью выступившую на глазах слезинку, Лайла бросила последний взгляд на закат над городом и спустилась вниз. Работа так и не пошла. Еле-еле выжав из себя пару нескладных фраз, она благоразумно решила отложить статью на потом, запустила Интернет и набрала в «Гугле» не оставлявшее ее ни на секунду имя – «Вильгельм де Релинкур».