Последняя тайна храма

Стоявшие перед проповедником слушатели начали одобрительно перешептываться. Один из них, парнишка лет четырнадцати-пятнадцати, с пушком на подбородке и над верхней губой, грозно замахал кулаком и закричал: «Аль-Маоот ли йехуди-еен!»[52] Его возглас подхватили и остальные, так что витражи мечети задрожали от громогласного ритмичного скандирования: «Смерть! Смерть! Смерть!» Халифа посмотрел на этих озлобленных людей и, вздохнув, вышел обратно на крытое крыльцо. Там он обулся в свои туфли, стоявшие в ровной шеренге потрепанных сандалий прихожан. Затем потоптался еще немного на крыльце, вслушиваясь в призывы шейха к джихаду против израильтян и всех, кто их поддерживает, и выбрался на площадку перед мечетью, жмурясь на ослепительном утреннем солнце.

Он не выносил такие проповеди. Его возмущало, когда люди оправдывали фанатизм и разжигание расовой вражды выдержками из Корана. Но не было ли и в нем самом крупицы той нетерпимой силы, которая заставляла людей негодовать от сообщений о насилии над палестинцами и требовать отмщения израильтянам? Не говорила ли и в нем иногда в такие моменты слепая жажда мести?

Халифа покачал головой и закурил, присев в узкой полоске тени у входа в мечеть. Никогда раньше он не задумывался об истинности того, во что верил, во что должен был верить. Даже в самые тяжелые часы – когда умерли родители и старший брат, когда пришлось уйти из университета, когда давила нестерпимым бременем нищета, – даже тогда Халифу не оставляло чувство уверенности в том, что он делает. И лишь занявшись расследованием этого дела, он почувствовал, как начали размываться основы его мировоззрения. «Всегда иди туда, где тебе страшно, и всегда старайся понять та, что не понимаешь, – говорила ему Зенаб. – Только так ты сможешь развиваться и становиться лучше». Но он не чувствовал, что взрослеет. Напротив, Халифу не оставляло ощущение, что его личность постепенно распадается на мелкие кусочки, как разбитое зеркало, и он сомневался, сможет ли когда-нибудь снова собраться в единое целое. Выйдя из мечети, заполненной яростными фанатиками, в этой забытой Богом деревушке с покосившимися домиками из глины, он еще острее осознал свое одиночество.

Минут через двадцать из мечети послышался молитвенный распев «аль-саляму алекум ва рахмат Аллах» , после чего на крыльце, теснясь, начали появляться прихожане. Проповедь закончилась. Халифа встал и, вновь сбросив туфли, принялся пробиваться сквозь теснившуюся на пороге толпу, не обращая внимания на недоверчивые взгляды прихожан.

Шейх сошел с кафедры и, опираясь на трость, стоял в кругу небольшой группы последователей. Халифа отдавал себе отчет, насколько рискованным может оказаться любой контакт с этим человеком: пару лет назад сторонники шейха жестоко избили переодетых полицейских, пытавшихся просочиться на их собрание под Кифтом. Но иного выбора у Халифы не было. В принципе он мог арестовать шейха, однако тому это было бы только на руку. Арест создал бы вокруг него ореол мученика, да еще и накалил бы обстановку в районе.

Халифа помялся при входе и неуверенно вступил на застланный ковром пол. Увлеченные общением с проповедником, мужчины не заметили полицейского, пока он не подошел к ним вплотную. Тогда они сразу замолчали, окидывая следователя неприветливыми взглядами.

– Вы шейх Омар?

Старик смотрел на инспектора, щурясь через толстые линзы очков.

– Я инспектор Юсуф Халифа из Луксорского отдела полиции.

Сторонники шейха, нахмурившись, сдвинулись в плотное кольцо вокруг своего «гуру», создав нечто вроде живого щита. Они были готовы отразить нападение.

– Хотите арестовать меня? – спросил шейх; в его голосе было больше любопытства, нежели тревоги.

– Я хочу поговорить с вами, – ответил Халифа. – О человеке по имени Пит Янсен.

Один из стоящих вокруг шейха мужчин – мускулистый, похожий на быка, с россыпью веснушек на щеках – выступил вперед и со свирепым видом гаркнул на Халифу:

– Якалб![53] Это святой человек! Не смей поднимать на него свои вонючие руки!

Халифа понимал, что ситуация выходит из-под контроля, однако повернуться и убежать не мог. Он остался неподвижно стоять, а затем поднял руки с открытыми ладонями, давая понять, что не хочет никому причинять зло. Последовала напряженная пауза. Халифа опустил руку в карман, извлек конверт с листовкой и протянул ее шейху, словно кость гавкающей собаке.

– Вы посылали это приглашение господину Янсену? – сказал он.

Снова повисла напряженная, тишина; затем, кивнув, шейх попросил веснушчатого мужчину взять у Халифы конверт и передать ему. Повертев конверт в руке, проповедник рассмотрел адрес.

– Это не мой почерк, – сказал он, подняв глаза. Шейх играл в кошки-мышки, увиливая от прямых вопросов полицейского.

– Меня интересует не кто надписал конверт, а зачем его послали, – сказал Халифа.

Другой сторонник шейха, округлый низкорослый мужчина в чалме, забрал конверт из рук старца и швырнул обратно Халифе.