Последняя тайна Лермонтова

Я нахожусь в странном помещении, это что-то вроде просторного коридора-прихожей, ведущей к виднеющейся вдалеке комнате. Вдоль стен на полках стоят многослойные ряды книг. Панин – педант, фолианты выставлены строго по географическому принципу.

Из японцев, пригретых олигархом, мне знакомы только Басе, Сайге и Миссима. Хотя вот, Кобо Абэ – что-то из его прозы на глаза раньше попадалось, читала. Если я не режу трупы и не печатаю экспертизы, то глотаю книги. Мне нравятся словесные кружева, сплетенные из придуманных жизней и настоящих страстей. Михаилу, похоже, аналогично. Накатывает приступ белой зависти: Панин постиг больше. Неизвестных мне японских имен на корешках книжек великое множество, а ведь я знаю, какое великолепие скрывают их страницы, на них цветет сакура или ветер несет прочь смятые лепестки белых хризантем.

Французы, кажется, собраны все, нервный Рембо, чувственный Мопассан, гипнотический Бодлер, и, конечно, Бальзак, основательный и подробный. Во внешности Михаила, кстати, есть какая-то болезненная французская страстность, не существующая в парижской действительности. Французы, судя по моей короткой командировке в выхолощенное до последнего микроба тамошнее бюро судебно-медицинской экспертизы, редкостные зануды. Именно литература подарила этой нации розовые закаты, льющиеся в окна мансард; чистое, как настоящая любовь и ускользающая юность, голубое небо; смятые вожделением простыни; тонкие профили; красивые запястья и всю ту декоративную дребедень, которую хочется сделать фоном внезапно воспалившейся страсти. Можно поверить, что именно Панина описывала Франсуаза Саган, покоренная усталыми морщинками у глаз, хулиганской щетиной, растрепанными каштановыми волосами и ртом, выпивающим вино и поцелуи с одинаково небрежным изяществом.

Мне нравится идти по Мишиному миру, подглядывать за его жизнью. В этом есть что-то волнующе-личное.

Мысли, стоп! Да вы очумели! У Михаила уже имеются в наличии две симпатичные бабы, не стоит увеличивать олигархический гарем, и потом он непростительно младше, и я, кажется, на пару сантиметров все-таки выше...

Надо же, а вот следующая полка посвящена Лермонтову. Произведения, критика, биографии. Но вообще русской литературы – в два счета я пробегаю мимо рядов книг – да, здесь больше ее нет, только там, дальше, отсек забит современной российской прозой, интеллектуально-убийственной. Интересно, зачем он читает этих новомодных литераторов? При явном таланте они увлекают читателя в пучину депрессии, решают свои проблемы за счет чужих нервных клеток. Может, я старею, но мне кажется, что роль таланта – показывать свет, придавать сил, вдохновлять.

«Герой нашего времени», «Княгиня Лиговская», сборники стихов... Пожалуй, творческое наследие Лермонтова невелико. Он погиб совсем молоденьким, и не успел написать много.

Мне кажется, я понимаю, почему здесь появились книги этого поэта. Замок Щербатовых – вот причина. Наверное, олигарху стало любопытно, что именно в творчестве и личности Лермонтова притягивает столь сильно, не отпускает столетиями, заставляет бедное привидение в унылом белом платье по-прежнему ошиваться в запутанных лабиринтах здешних коридоров.

Впрочем, привидения – чушь. Нет никаких привидений! Не верю, не боюсь! Сегодня, разбуженная среди ночи непонятным стуком, я вылетела из номера, помчалась по тускло освещенному коридору. Мне не удалось увидеть, кто простукивает стены, но я слышала удаляющиеся шаги, испуганный мной злоумышленник удирал со всех ног! Топающее по паркету привидение – это было бы слишком оригинально! Так что привидения – чушь.

Не чушь – Панин. Я слишком много о нем думаю, опасно хорошо его понимаю, и... непозволительно отчетливо чувствую. Мишин удивленный взгляд, вот именно теперь, там, сзади справа. Панин неслышно вышел из комнаты, замер на пороге. Как мне тепло от присутствия этого человека!

– Почему вы делаете вид, что не видите меня?

Чуть хрипловатый голос – и моя болезнь прогрессирует бешенным темпом. Пора спасаться, если не бегством, то нападением!

– Потому что мне неловко, я подслушала, как вы ругались с Олесей! Потому что я хочу уточнить, просили ли вы погибшую Танечку протереть люстру! И если просили, то не вы ли уперли тряпицу, которой она вытирала пыль? Я осматривала холл, тряпки там нет! И еще мне очень интересно, может, вы подскажете, что так отчаянно ищут в замке? Сегодня ночью возле моего номера опять шастал какой-то стукач, жаль, убежал, паскуда, но ничего, сколько веревочке не виться...

Он оглушительно хохочет.

– Просто женщина-ураган, цунами! В прошлой жизни вы были красным комиссаром, сарынь на кичку, шашку в руки, коня лупануть и вперед. Наташа, лучше вы по очереди ваши вопросы задавайте. У меня не склероз, но вы их очень много сразу насыпали. Не пожалели, можно сказать!

Собственное имя, попробованное на вкус его губами, меня смущает.

На-та-ша... Оказывается, неплохо звучит!

Он уже что-то торопливо объясняет. Надо сфокусироваться на словах, прекратить пялиться на небритую щеку. Все равно ведь не хватит решимости к ней прикоснуться...