Тот же офицер ГРУ, умевший говорить разными голосами, доставил Никиту, Данилу и Настю в аэропорт. Три дня в Барнауле показались жутким сном. Вокруг, как ни в чем не бывало, сновали встречающие-отъезжающие, и уже незаметный офицер тихо сообщил, что самолет на Москву готов к отправлению, как вдруг толпа раздвинулась и ребята увидели медленно идущего к ним… Владыку Серафима! Он был в скромном дорожном облачении и тяжело опирался на пастырский посох. Смотрел строго, без улыбки и, казалось, не видел никого и не слышал… Данила быстрее других сообразил: духовный отец прибыл проводить в последний путь названных сыновей-иноков, новопреставленных Николая и Василия… Митрополит сказал лишь, что не выдержал тревоги и решил сам приехать. Но еще в дороге понял, что опоздал…
Знающие еще и потому так зовутся, что иногда могут видеть будущее…
Через пять минут, после горестного краткого рассказа выяснилось, что Владыка увозит в Москву тела братьев тем же спецрейсом. Печальный это был перелет… После набора высоты Серафим проследовал в грузовой отсек, попросив оставить его одного.
Он тяжело опустился на колени у двух одинаковобезликих цинковых гробов. Такие сотнями шли еще четверть века назад из Афгана, а потом, позже – из взбунтовавшейся Чечни… Никита, переживший в своей недолгой жизни не одну потерю, как никто понимал Владыку. Отзывчивой душой понимала его и Настя. Она забилась в кресло, глядя в иллюминатор сухими, измученными глазами.
Что-то шептала – Данила, сам едва живой от усталости, прислушался: стихи, Ахматова…
Весь путь Серафим молился среди белоснежных облаков, закрывавших плывущую внизу печальную землю от безудержного, ликующего солнца. Казалось, сделай шаг – и по ним можно пробежать… Наверное, этот шаг и сделали те, кто отдал жизнь свою за други своя… Их души теперь свободно парили там, в небесах, все дальше и дальше отдаляясь от живых…
А на душе Владыки лежала неизбывная тяжесть. Он вспоминал, как братья спасли его после разрыва мины, как пытались остановить кровь… А ведь и сами были контужены. Как выхаживали и поддерживали, когда жизнь казалась конченой – куда офицеру без ноги? Как последовали за ним в иночество, без всяких колебаний и сомнений. Чем, чем он отплатил за безграничную любовь? Послал их, самых дорогих и близких, на безвременную гибель, без покаяния… Нет! До последнего теплилась надежда, что его молитва, его надежда спасет братьев! Что его встретят живые глаза и застенчивые улыбки, и они еще станут вместе вспоминать былое…
Никто никогда не видел Владыку таким – не пастырем душ, сильным, мужественным, мудрым, а – страдающим, застывшим от горя. Но сила воли Серафима была поистине легендарной. Нет! Он не затаится в скорби, не опустит руки! Он должен сделать все, чтобы подвиг названных сыновей не оказался перечеркнутым, а гибель – неотмщенной! Надо победить скорбь, а значит – и саму смерть! Надо жить дальше и не дать притаившемуся злу восторжествовать. Ветхозаветная заповедь «око за око», растворившаяся, казалось бы, в благости христианского всепрощения и любви к ближнему, всегда яростно завладевает храбрым сердцем в отчаянной схватке…
Жизнь неумолимо продолжалась.