Последняя тайна Патриарха

Оказалось, родители Насти спешно укатили за границу. Мать бросил очередной молоденький любовник, о чем она страшным шёпотом поведала дочери по телефону, принимая разные трагические позы «на том конце замедленного жеста». Ей «требовалась разрядка и положительные эмоции». А отцу было все равно, куда его тащит неуёмная мессалина-супруга. Рядом с ней ему везде было одинаково плохо. А может, думал, что там, «на водах», к ним что-то такое «вернется»…

К Насте вместе со здоровьем возвращалось и упрямство! Ну, правда – не на съемной же квартире Данилы было праздновать! Еще чего: «белая палата, крашеная дверь». Коммуналка Никиты на повестке дня даже не мелькнула. Хотелось уюта и «атмосферы». Так что Новый Год пришел к ребятам в огромной профессорской квартире. Хотя, по нынешним нуворишским меркам, не такой уж и огромной – подумаешь, четыре комнаты. Абрамовичу на один зуб.

Настя достала самую старую, винтажную посуду: чуть ли не кузнецовский фарфор и неувядаемый тяжеленный хрусталь, обрадованно засверкавший на хрустящей скатерти – ее крахмалила еще покойная нянюшка. С тех пор в распадающейся семье пышных многолюдных застолий не устраивали…

Данила, привыкший у себя «не то, что на серебре – на золоте едать», смотрел вокруг с легкой любознательной улыбкой. Типа, а в обычные дни у вас принято на газетке есть? В свое время именно за такие ехидные улыбочки поплатился отважный капитан Кук. Съели и не поморщились!

Накрыли стол и сели есть Ку… тьфу! Провожать Старый Год, унесший десять лет их жизни… Не чокаясь, помянули тех, чьи жизни унесло совсем…

Как мало дней пролетело с тех пор, как жизнь круто изменилась.

Стремительно, навсегда… И назад не вернешь.

Играла лютневая музыка, – Настина любимая, – лились изысканные по московским меркам вина, сыры и колбасы источали тонкие буржуазные ароматы… Данила даже черную икру раздобыл – хотя утверждал, что совсем не любит ее. «Не понимает», видите ли! Но, разговорившись, уплетал как миленький! Да и кто знает, когда еще доведется: Никита огласил некоторые планы на будущее и ждал от ребят решения. С волнением, надо сказать, ждал.

Рассказ о злоключениях Насти произвел на него крайне гнетущее впечатление…

– Видишь, я только путаюсь под ногами и мешаю… – сказала Настя с грустью. Но по боевому – прежнему! – блеску глаз было понятно: сдаваться девушка не намерена!

– Если ты надеешься, что я скажу «все, харэ, оставайся дома», то сильно ошибаешься! – воскликнул Никита и сжал маленькую ладошку в своей лапище. – Куда же мы без тебя…

Когда говорят: «Спасай мир!», – это пустые слова. То есть я хотел сказать…

– Неизвестно, смогли бы мы вообще что-то сделать, если бы не ты. Жизнь дорога тогда, когда есть, что терять и есть, кого защищать! Тогда и на подвиг можно пойти! А «спасение мира» – абстракция… – Данила, пришедший на выручку другу и вовсе не считавший себя каким-то супер-пупер героем, смутился. И заторопился открывать шампанское: время поджимало.

– Ого, «Вдова Клико»?! Никогда не пила! – воскликнула Настя, а Никита подхватил:

– А мне вот в любом винном продавщицы сразу говорят: «Молодой человек, берите «три семерки», пока не расхватали»… Какая уж там «вдова»…

Грамотно охлажденная «вдовствующая» бутылка выстрелила вполне интеллигентно, никаких забрызганных скатертей, разбитых зеркал и треснувших плафонов.

Только подняли бокалы, и под хорошо поставленный голос малютки-президента выпили «за все хорошее», как в прихожей раздался звонок в дверь. Настя подняла брови, но пошла открывать. Ребята встали по обе стороны входа и настороженно затаились.

На пороге мялся с мужчина в очёчках, как показалось, – средних лет. В одной руке он держал объемистый кейс, другой – прижимал к груди папку, очевидно, с какими-то бумагами.

– А Владимир Николаевич дома? Простите, я проездом в Москве… Мне совершенно необходимо передать ему этот пакет, там результаты наших научных исследований… у нас совместный эксперимент… А я звоню, звоню, а он не отвечает… – незнакомец говорил торопливо и не совсем внятно, слегка пришепётывая. Словно его реплики в тексте набирали обморочным петитом.

Услышав имя отца, Настя расслабилась и пригласила человека войти – в новогоднюю ночь нехорошо быть негостеприимным. Попутно объясняя, что родители довольно спонтанно отбыли отдохнуть за границу.

Как там отвечала посетителям домработница графа Алексея Николаевича Толстого? – «Барин уехали на партсобрание …»

Мужчина оторопел, роняя то шапку, то пакет, когда на него надвинулись два здоровенных парня с грозными лицами. Богатыри, однако, ничего опасного в затрапезном мужичонке не нашли. Назвался Алексеем Михайловичем, – «можно просто Алексей!» Начал сбивчиво докладывать свои звания, но воспитанная хозяйка дома потащила его в гостиную и стала радушно угощать и расспрашивать.

Она истосковалась по обычному «маленькому человеку», с его вечной суетой из-за ерунды, проблемами «на работе и дома», – зато без всяких мистических прибабахов, «спасения мира» и зловещих тайн. А что они – зловещие, бедная девушка уже успела убедиться.

Почему именно в такую ночь его понесло в гости? Да на другие дни билетов до Москвы из его родного «Крыжополя» вообще было не достать! А Владимир свет Николаич на последней конференции хвалил достижения и горячо звал в гости, даже обещал Москву показать…

Очевидно, гостю было неизвестно, что любезные приглашения москвичей обычно ничего не означают, если не прямо противоположны по сути. «Будете проходить мимо – проходите!» Выполнять все подобные обещания, считают москвичи, – значит, превращать жизнь в этакую «цыганочку с выходом», в бесконечные «к нам приехал, к нам приехал…», с гальваническими подергиваниями бюста.

Вынутый из старенькой залоснившейся дубленки, какие уж сто лет не носят в столице, мужик оказался совсем не старым, просто даже очень симпатичным – белозубым, румяным и провинциально-церемонным. Будучи первый раз в доме, начал говорить тост о «мире и любви под этой кровлей»… Настя грустно потупилась: как раз «мира и любви» под этой кровлей отчаянно не хватало, а «вооруженным нейтралитетом» родителей она была сыта по горло.

Ребята с улыбкой смотрели на гостя: очки в золотой оправе окончательно привели Никиту в благодушное расположение духа. Он с пролетарской прямотой считал, что такие контрики-интеллигенты не способны на агрессию и подлянку. А Данила, все еще изучающий обретенную родину, был просто рад любому общению с новым человеком. Тем более – научным работником.

Сознаваться в легком напряжении, с некоторых пор возникшем между друзьями, никто из них не хотел. А оно мешало расслабиться и праздновать по-настоящему… Так что гость оказался кстати.

Только вот взгляд его выпуклых карих глаз, ни дать, ни взять – рак-отшельник, осторожно скользил по комнате, ощупывал лица собеседников и словно старался насытиться хоть каким-то содержанием. Свое в нем полностью отсутствовало.

Позвонил Сергий, поздравил, по обыкновению в таких скупых словах, что они граничили с жестами.

– Да все нормально, сидим хорошо! – выпивший Никита готов был любить весь мир. – У нас тут гость…

– Что за гость? – голос Сергия мгновенно сделался осторожным.

– Да какой-то знакомый Настиного отца к дому прибился, командировочный…

– Так. Я сейчас приеду. Настя, надеюсь, не будет возражать. Гостя, если начнет порываться, задержи. – Человек-гора говорил уже голосом, не терпящим возражений. Таким взволнованным Никита его еще не знал.

– Насть, Сергий хочет приехать… Ну, который в Киеве… Да, приезжайте, говорит, – будет очень рада… – он хотел добавить, что Настя хочет лично поблагодарить за спасение, но Сергий уже дал отбой.

– Ой, у вас еще гости намечаются, а я тут, так некстати… – встрял виртуозно-вежливый и мгновенно вскинувшийся Алексей, и даже сделал рокировочный шажок в сторону прихожей. Но догадливая Настя, перехватив «страшный» взгляд любимого, постаралась вернуть гостя за стол и продолжить праздник. От таких красивых девушек даже задротам-доцентам уйти трудно. Данила стал задавать всякие вопросы этнографического характера, демонстрируя жгучий интерес к культуре потерянной родины. Гость охотно отвечал, поминутно и затравленно оглядываясь по сторонам.

Никита, немедленно протрезвевший, разглядывал его украдкой и все больше удивлялся. Неподдельное волнение… Странный перстень – и у этого перстень! – на безымянном пальце, с замысловатой печаткой… Научные деятели таких вроде как не носят… Поймал взгляд гостя на своем сапфире, поблескивающем не то чтобы сильно – тревожно… Понял, что камень замечен и привлекает интерес…

Таак… А Сергий-то не зря напрягся! Неужели и этот задохлик туда же, гнида?!

Сергий ввалился скоро, принеся с собой морозный воздух и аромат дорогого коньяка. Видимо, тоже где-то отмечал. А что – живой человек, кто запретит?

Пока они с Настей тихо говорили в прихожей, а Данила пытался отвлечь Алексея от суицидальных – судя по лицу – мыслей, Никита блокировал все подходы к отступлению. Скрипнув от злости зубами: даже Новый Год, священный и – по сути – почти единственный стоящий праздник в этой стране, и тот изгадили, ироды! Если к 9 Мая не уймутся, кирдык всем наступит! День Победы Никита чтил. Как ни странно, спокойно относился к военно-полевым праздникам типа 23 Февраля или дня ВДВ. К весеннеполовым типа 8 Марта – тем более.

Когда Сергий вступил в гостиную, человечек слегка привстал и пошел пятнами, как жаба-жерлянка.

Почувствовал неладное. А умница-митрополит Балканский, сияя дружелюбием, крепко пожал незваному гостю руку и воцарился за столом незыблемо и грозно. Как ангел с огненным мечом.

Настя объяснила ему, что гость – коллега отца, известного в научном мире кристаллографа. Круг интересов Сергия оказался необыкновенно широк: он тоже задал пару вопросов, неожиданно по специальности пустоглазого Алексея. Смотрел прозрачным взором на путающегося в ответах «доцента». Младенцу стало бы ясно, что к этой отрасли науки тот не имеет ни малейшего отношения. Гость молол белиберду с отсутствующим, как у вора-карманника, выражением побледневшего лица.

Никита с Сергием наконец уединились покурить на кухне. Алексей Михайлович был вновь отдан на съедение Даниле: «А что в ваших краях носили крестьянки: кокошники или кички?»

– Ты обратил внимание на его перстень?

– Да, откуда такой у… хм… доцента?

– Он такой же доцент, как я – папа римский! Это знак одной секты… О ней в исторической литературе существуют лишь глухие упоминания, почти мифологические… В Википедии этого не найдешь.

– Секты?! Нам тех уродов красноглазых мало было – теперь еще юродивые – в бога-душу-мать! – набежали… – пробормотал Никита, крепко затягиваясь табачным дымом.

– Да, секты иудаитов. Они еще таинственнее всяких тамплиеров и розенкрейцеров будут. И куда опаснее театрализованных клоунов-сатанистов. Но, изволь убедиться, существуют все-таки! Ты не волнуйся и будь готов – на реликвию теперь слетятся все, кто смогут. Ну, к делу. Если этот «доцент» будет искать с тобой встреч и звать куда-то – иди. Только меня предупреди. Надо с этими иудаитами разобраться поскорее. А то как бы не оказалось, что они пострашнее всего прежнего. Все, пошли доедать! Как ты сказал? «Юродивые»? Ну-ну! – и Сергий громко рассмеялся, словно ему только что рассказали забойный анекдот.

Никита хотел еще спросить: когда же состоится встреча с Дамианом, но промолчал. Надо будет – сам скажет, за таким не заржавеет. Если Милославский мучительно стыдился своей слабости, ставшей известной Сергию, и как бы сторонился его, то Никита как раз все больше проникался симпатией к немногословному, но такому удивительному новому другу!

Гость сидел с кислым видом, но не уходил. Как выяснил не показавший изумления Данила, кички в тех краях носили поверх кокошников. Н-да… а сарафаны, надо думать, поверх зипунов. Гость, уподобясь Феклуше-страннице, продолжал лепить одну чепуху на другую и чего-то выжидал.

Настя умирала от еле сдерживаемого смеха. Никита подсел к ним и стал внимательно слушать. Наконец въедливый князь, одуревший от несъедобной этнографической лапши, спросил про символику на перстне-печатке. Тот, будто именно этого и ждал, сказал с видимым облегчением:

– О, это очень долгая история! Если вам, и правда, интересно – вижу, вы люди образованные – то можете завтра прийти на одну… скажем, лекцию, там все и узнаете. Уверяю вас, не пожалеете! – и, торопясь, пока никто не помешал, записал на салфетке телефон. – Позвоните, там вам объяснят. Вижу, и у вас перстень необычный…

Никита, внутренне похолодев, небрежно взглянул на реликвию и пожал плечами:

– Фамильный, ношу иногда…

– Да, сразу видно, вещь старинная, с историей. Фамильный, говорите? Э-э… Как раз на лекции вы, возможно, узнаете кое-что о нем… И много чего другого, не менее интересного. Впрочем, мне уже пора, я и так засиделся!

И гость вдруг стал собираться, словно подорванный. Куда можно было торопиться в два часа ночи? Но, видимо, свою задачу посчитал выполненной.

Никто не возражал. Настя мило простилась, Сергий любезно поклонился. Данила кивнул так, словно на голове у него была кичка поверх кокошника. Никита пожал вялую, как дохлая жаба, ладонь и пообещал сходить «на… кхм… лекцию».