Последняя тайна Распутина

6. И наконец: «Лицо и тело жертвы носят следы ударов, нанесенных каким-то гибким и твердым предметом. Гениталии разорваны, по-видимому, тем же предметом». Удивительно, но этот гибкий предмет, на который намекает автор, нам известен! Он описывается в изданных в Киеве мемуарах Пуришкевича «Убийство Распутина»: «Юсупов, увидев, над кем они возятся, выскользнул от меня, бросился в кабинет, схватил с письменного стола резиновую гирю, данную ему Маклаковым[168], и, повернувшись обратно, бросился вниз по лестнице к трупу Распутина»[169].

А затем то же самое повторяется и в вышедших в 1927 году в Париже мемуарах Феликса Юсупова. Это так называемая резиновая палка: «здесь на письменном столе я оставил резиновую палку, которую „на всякий случай“ мне дал Маклаков…»[170] И далее: «Я ринулся на труп и начал избивать его резиновой палкой… В бешенстве и остервенении я бил куда попало…»[171] Значит, автор «Протокола» для придания правдоподобности стремился совместить свои знания о протоколе с мемуарами Пуришкевича и Юсупова.

О разорванных гениталиях, а их могли разорвать именно удары кистенем, в деле не упоминается вообще, а сообщается только о посмертных повреждениях: «все они, по мнению врачей, произошли после смерти и притом случайно, по-видимому, от ушибов при падении мертвого тела с высоты»[172].

К тому же роду добавлений относится и утверждение, что «на левом боку зияющая рана, нанесенная каким-то острым предметом или шпорой». Это та же рана, о которой говорил выше эксперт Жаров и которая, по мнению автора подлинного заключения, Косоротова, была посмертной. Но автор этого «документа», видимо, стремился убедить своих читателей, что Распутин перед смертью подвергся пыткам и надругательствам, описанным в мемуарах. Однако тут удар ботфортом со шпорой имел особый смысл. Это был намек на участие в убийстве великого князя Дмитрия Павловича, который на многих снимках 1916 года запечатлен именно в ботфортах со шпорами.

Как считал следователь Завадский, убийство уместилось в весьма короткий период – максимум 15 минут, и времени на пытки у участников преступления попросту не было. Тем более в противоречии с «пыточной версией» находится очевидная уличная, финальная часть убийства.

Важно и то, что автор «Протокола…» не упоминает полицейских врачей Никитина и Значковского, также участвовавших во вскрытии тела, а упоминает лишь следователя Середу, который присутствовал на вскрытии, но в нем не участвовал.

Напрашивается только один вывод: неизвестный составитель этого «Протокола…» хотел подтвердить легенду о предсмертных пытках Распутина и его утоплении живьем, он согласовывал его с мемуарами и другими некриминалистическими сообщениями. Сам этот документ, скорее всего, происходит из архива Юсупова, так как князь единственный на тот момент живой участник событий, написавший мемуары.

Но публикацией из прокурорского дела доказывается подложность этой всего лишь весьма правдоподобной мистификации протокола.

Тому, что такой подложный протокол все же появился и обладал определенной убедительностью, есть весомая причина.

Во время Февральской революции и даже после нее, когда уже устоялась вроде бы власть Временного правительства, происходили нападения толп на полицейские и прокурорские архивы Петрограда. Погромы заканчивались актами вандализма и поджогами. Так произошло и с архивом прокурора Петроградского окружного суда, в котором и должны были сконцентрироваться документы расследования, так как сообщается в справке из дела 751: «…книги его канцелярии были уничтожены пожаром»[173].

27 февраля 1917 года в пожаре, теперь уже в здании Петроградской судебной палаты на Литейном проспекте, погибла текущая и архивная документация судов, уголовные дела из кабинетов следователей, собрание вещественных доказательств, а также кабинеты научно-судебных экспертиз, где и должны были храниться важные материалы по делу Распутина, в частности альбомы с фотографиями с места преступления и тела жертвы. Здание не пытались даже тушить: оно выгорало три дня!

Но фотоальбому с криминалистическими снимками с места преступления, места обнаружения и аутопсии тела жертвы повезло: знаменитый сыщик и глава сыскной полиции Петрограда Аркадий Кошко в дни революции унес его к себе домой. Однако сохранить его не смог. Вот что он вспоминал: «Целый альбом, относящийся к этому делу, хранился у меня и был мною уничтожен, когда в Петербурге пошли повальные обыски»[174].

Эти пропажи помогли легализации недостоверного акта вскрытия, появившегося во Франции и опубликованного Аленом Руле.