Последняя тайна жизни (Этюды о творчестве)

Константин Михайлович Быков, окончив Казанский университет, был направлен в заграничную командировку "для приготовления к профессорскому званию". В это время у букиниста совершенно случайно он купил книжку И. П. Павлова "Лекции о работе главных пищеварительных желез" и понял, что "у нас в России живет и работает необычайно оригинальный исследователь". Он написал Ивану Петровичу письмо с просьбой побывать у него, хотя бы во время летних каникул.

Буквально через неделю он получил ответ: "Я очень рад видеть Вас в моей лаборатории и предоставить Вам возможность в ней работать и все знать и видеть, что у нас делается". А ведь известный ученый ничего не знал о молодом, начинающем исследователе и фамилию его слышал впервые.

Так или иначе двери павловских лабораторий всегда были открыты для всех желающих. Робеющего новичка непременно проводили к самому профессору, и он — маститый ученый, нобелевский лауреат — каждого посетителя встречал с необыкновенным радушием и охотно беседовал с ним, подробно рассказывая, чем они здесь занимаются. И ежели было желание — каждому находилась работа.

Правда, вначале вновь прибывшему поручали самое несложное дело — так что многие даже недоумевали: где же тут "большая" наука? Не каждый догадывался, что проходит тем самым своеобразное испытание на устойчивость к черновой работе. И ему только кажется, что Иван Петрович про него забыл. На самом деле шло так называемое "присматривание". "Ходите, присматривайтесь", — говорил Иван Петрович. Но и сам он незаметно, но тщательно присматривался к новичку. Ежели ученик выдержит испытание успешно — получит доступ к настоящему делу.

Тот, кто оставался, постепенно приобщался к общим заботам. На окне лежала стопка папок — диссертации сотрудников лаборатории. Со временем тщательно переплетенные по годам тома занимали уже целый стол. И каждый мог подойти, перелистать их, прочесть. Иван Петрович в кабинете не засиживался: постоянно обходил всех сотрудников, подолгу наблюдал за опытами, просматривал тетрадку с протоколами исследований, расспрашивал, советовал, а то и вмешивался сам. Увидев, что сотрудники никак не могут закрепить собаку в специальном станке, ловко хватал ее и моментально проделывал все с завидным умением: "Ишь, срамники, вас тут пять человек, а не могут с одним псом управиться".

— Нуте-с, нуте-с, покажите-ка, что тут у вас? — скажет, бывало. И начнет тетрадку с протоколами опытов листать. И не дай бог, ежели спрашиваемый позабудет и назовет не те цифры, что там записаны, или — еще того хуже — отвлечется беседой и капли слюны мимо пробирки попадут.

— Куда же это, к черту, годится! Где вы витаете? — тут же раздается рассерженный окрик профессора. — Вы явно не в силах справиться с этой работой! Ну, так бы и сказали!

В зависимости от степени виновности это могла быть просто "ворчба", "брюзжание", "малый" и "большой" гнев или "разнос", когда тетрадка с протоколами летела в сторону, голос обычно доброжелательного профессора на высоких нотах срывался на фальцет. Неистово потрясая кулаками, потемнев лицом, он уходил к себе в кабинет, громко хлопнув дверью.

Тогда в лаборатории все затихало. Сотрудники молча работали, не поднимая головы: ждали, когда гроза пройдет. Надо было только не перечить в этот момент, не накликать лишнего гнева. Рассказывают, что единственный, кто отваживался возражать И. П. Павлову, был его помощник Дмитрий Степанович Фурсиков, которого Иван Петрович весьма уважал и ценил. Что не помешало ему как-то после особенно жарких дебатов два года не разговаривать с молодым сотрудником.

Но зла Иван Петрович не держал даже и на провинившегося.

Как-то его помощник доктор Н. Я. Чистович, готовивший собаку для демонстрации, забыл в решающий момент снять зажим с вены. Иван Петрович, не терпевший никакого промедления и малейшей нерасторопности, чертыхнулся и сам дернул зажим. Но сгоряча порвал вену, хлынула кровь, опыт оказался испорчен.

Обрывая тесемки халата, И. П. Павлов разразился весьма язвительными замечаниями и принялся ожесточенно намыливать руки.

— Но, Иван Петрович, вы тоже виноваты, — осмелился возразить его помощник. — Если бы вы сняли зажим спокойно, ничего не было бы…

— Что-о? — закричал, оборачиваясь, И. П. Павлов. — Да я после всего этого нахожу, милостивый государь, ваше присутствие здесь лишенным всякого смысла!

— Я и сам думаю так же…

С этими словами доктор Н. Я. Чистович отправился домой, убежденный, что порога павловской лаборатории ему больше не переступить. Он стал составлять заявление об уходе, когда ему принесли записку: "Брань — делу не помеха. Приходите завтра ставить опыт". Гроза прошла — инцидент был исчерпан.

Надо сказать, что обид на профессора И. П. Павлова его сотрудники не таили и вспышки гнева охотно ему прощали, потому что знали: это от того, что он болеет за общее дело. А в том, что они действительно делают одно дело, ни у кого из работающих в лаборатории не было сомнений.