Последняя трапеза блудницы

– Да что случилось? Какая муха тебя укусила?

– Вот, полюбуйся! – она сунула ему под нос листок. – Читай…

Тот пробежал глазами по строчкам, растерянно улыбнулся.

– Что это?

– Письмо от Сфинкса. Я нашла его в корзине. Теперь ты скажешь, наконец, каким образом к тебе попали эти цветы?

Он побледнел, его красиво вырезанные ноздри дрогнули и расширились.

– Черт… Мне принесли корзину прямо в аудиторию, где я позировал. Кто-то из студентов сказал, что ее оставил для меня посыльный из цветочного магазина. Они начали подкалывать меня, намекать, мол, у «нашего Нарцисса» появился воздыхатель… ну, ты понимаешь.

– Какого нарцисса?

– Они так прозвали меня между собой, – залился краской Мурат. – В общем, одни пристали с вопросами, кому из голубых я приглянулся; другие подумали, что у меня день рождения, кинулись поздравлять. Я отнекивался. Глупо получилось!

– И ты не знаешь, кто прислал лилии?

– Понятия не имею, – каким-то наивным жестом прижал он руки к груди. – Клянусь! Я решил, это ошибка. Но раз уж цветы попали ко мне, заберу их домой. Ты ведь любишь лилии? Извини, соврал, что купил. Каюсь.

Санди подняла с полу конверт, на нем было напечатано: Мурату Асланову. Значит, загадка, несущая смерть, предназначалась не ей. Облегчения это почему-то не принесло. А до мальчика, кажется, не дошло, что́ ему грозит.

– Господи, – прошептала она. – Какой же ты… тупица! Тебя можно использовать только в постели. – И добавила громче: – Сфинкс убивает, ты понимаешь?

Мурат похлопал длинными черными ресницами, оттеняющими его восточные глаза, беззвучно раскрыл губы.

– Ка… какой Сфинкс? Т-тот… самый? Который скрипача… и этого…

– Теплинского, – подсказала Александрина. – Невероятно! Никонов, Теплинский и… ты? Безумие. Не может быть!

У Мурата закружилась голова. Санди сумасшедшая… у нее раздвоение личности. Она свихнулась на почве секса, вообразила себя Клеопатрой и убивает своих любовников. Надо бежать от нее… бежать…

Он шарахнулся в сторону, ударился локтем об угол шкафа, взвыл от боли и ужаса и метнулся прочь, в кухню, схватился за телефон.

– Что ты собираешься делать? – ледяным тоном спросила она, вырастая за его спиной.

– З-звонить… в… полицию…

Глава 22

Домнин между тем дозвонился скульптору.

– Феофан, – добродушно обратился он к старому товарищу, – по-моему, твои шутки дурного тона. И почему ты не берешь трубку?

– Я работаю… срочный заказ.

На самом деле домашний телефон Маслова вышел из строя, а на мобильном, как назло, закончились деньги. Он только сегодня пополнил счет и вызвал телефонного мастера. Про работу пришлось солгать, чтобы у других создавалось впечатление: его творческий кризис закончился, и начался период подъема. Глядишь, так оно и будет.

– Рад за тебя, – искренне сказал художник. – Спасибо за цветы, но с письмом ты переборщил.

– С каким письмом?

– Я тебя разоблачил, приятель… Хватит с меня гипсового сфинкса, которого ты прислал. На букет тратиться не стоило! Тем более пытаться взять меня на пушку. Я не из пугливых, тебе это отлично известно.

– Какой букет? Какое письмо? Ты, часом, не пьян, Игорь? Я не дарю мужчинам цветы, пора бы знать. И писем никому не писал уже года три. Я звоню, когда нужно.

– Послушай, хватит уже прикидываться, – увещевал его Домнин. – Повеселился, и довольно. Ты бы еще Фантомасом назвался! Дамы визжали бы от восторга.

– Ага. И в воздух чепчики бросали! Ты о чем, Игорь?

– Ладно, старина, считай, что шутка удалась, – потерял терпение художник. – Во всяком случае, женщину, которая была у меня в мастерской и позировала для портрета, твое послание впечатлило. Вижу, слухи о Сфинксе гуляют по Москве вовсю! И ты пал их жертвой.

Маслов разразился длинной тирадой, изобилующей крепкими выражениями. Его негодование позабавило Домнина. Среди его знакомых никто не умел так изобретательно и витиевато ругаться.

– Извини, Феофан, – примирительно произнес он. – Выходит, лилии не ты прислал?

– Не я! Сколько раз повторять?

Художник положил трубку и задумался. А если загадка Сфинкса не шутка?

– Кто может ненавидеть меня так сильно, чтобы решиться на убийство? – прошептал он. – Но в письме неизвестный просто спрашивает: Когда ты умрешь?

Домнин не испытывал страха ни перед чем, даже перед смертью. Такова была его психологическая особенность. Это не мешало ему быть разумно осторожным и предусмотрительным. Не бояться перейти черту и лезть на рожон – не одно и то же. Умирать не входило в планы Игоря Домнина на ближайшее будущее. Он еще не написал самой грандиозной картины, не постиг тайну мироздания и не выразил ее на своих полотнах. Он мечтал оставить в истории человечества неизгладимый след, такой же, как оставили Микеланджело и Леонардо да Винчи. Последний был бы его кумиром, если бы не полное неприятие Домниным никаких кумиров и самой возможности их создания для себя.