Читаем Последняя война полностью

Но не это было истиной. И тогда стал я мятежным духом и поднялся Разиным Степаном Тимофеевичем. Я нашел ее, правду, ухватился за нее, но был сражен и закован в цепи. Они поставили меня на телегу под виселицей, приковали цепями и так повезли, а рядом, закованный же, шел брат мой Хрол. Впереди с факелами и знаменами, держа в руках мушкеты, дулами книзу, шел конвой из трехсот пеших солдат, позади шло столько же. Окружал телегу отряд казаков, на коне перед ними ехал их предводитель и мой дядя Корнила Яковлев, который был мне за отца и который схватил и выдал меня и вез теперь на казнь. Я стоял на телеге под виселицей разутый, в одних только чулках, вокруг шеи моей была цепь, другим концом перекинутая через виселицу, у самой петли. От пояса моего протянуты цепи в обе стороны и прикованы к столбам виселицы, к столбам же были прикованы и руки мои, ноги также в оковах. После тяжких пыток, во вторник, рубили мне руки, и ноги, и голову, и насадили их на пять кольев, а тело обрубленное отдали терзать собакам. Так сделали те, кто стоял на неправде своей. Но дух мой мятежный не был сломлен, он выводил людей на Сенатскую площадь, он поднимал бунты, собирал силы вокруг себя, пока не победил. И тогда я стал гордым сыном красного комиссара - Славкой Холоповым.

- Я - Холопов, - сказал Славка, нисколько не испугавшись грозного окрика Сергея Васильевича Жихарева.

- Холопов... Это еще ни о чем не говорит. Это ничего не значит, ровным счетом.

Тогда Славка засунул руку под брючный пояс, достал, как доставал тогда, в Дебринке, свой покоробленный, в затеках и пятнах, но все же убереженный комсомольский билет, подошел к столу и подал книжечку комиссару. Сергей Васильевич опустил голову, перебирая по страничкам Славкину книжечку с силуэтом Ленина на обложке. Бумага, картонка - не больше. Но Сергей Васильевич уже знал, как рискованно было держать у себя, хранить при себе, пронести эту бумагу, эту книжечку. Скольким молодым людям стоило это жизни! Сколько рассказывала об этом Настя Бородина, сколько говорили разведчики, партизаны, возвращаясь с заданий! Сергей Васильевич перебирал странички по второму, по третьему разу. Он уже все изучил, но продолжал разглядывать книжечку, ждал, когда успокоится окончательно. А то, что он успокаивался, приходил в себя, было заметно не только самому комиссару, но и Арефию Зайцеву и даже Славке.

Фотография. Детским почерком незнакомой райкомовки выведено: Холопов Вячеслав Иванович. И все. Но какая сила заключена была в этой книжечке со Славкиной фотографией и силуэтом Ленина! Сергей Васильевич поднял наконец голову, сочные губы его шевельнулись, изобразив подобие доброй улыбки.

- Значит, Вячеслав, - сказал он, - родился ты в рубашке.

Комиссар встал из-за стола, подошел к Славке, отдал ему комсомольский билет, потрепал по плечу и опять повторил, что родился Славка в рубашке. Про себя подумал: "С тобой-то я знал, как распорядиться, у меня не было другого выхода, но как вот с ним... Арефия, согласно приказу, надо было бы расстрелять. Надо было - и жалко, нельзя. Да, парень в рубашке родился".

5

Событие за событием.

Всю ночь мела метель и весь день. В лесу было мало заметно. Он стоял весь белый, пушистый, набухший, во все щели лесные понабивало снегу, белая глухота защищала его от свирепого кружения ветра, который раскачивал чертово кадило над вершинами деревьев и кто знает что творил в открытом поле. Вечером дозорный привел в лагерь человека. Уже было темно. Человек требовал доставить его к командиру. После доклада комиссар приказал обыскать, обезоружить доставленного и только после этого привести к нему.

- Герои, - сказал человек вместо приветствия, снимая полушубок и черную ушанку. Он сам нашел гвоздь, повесил на него полушубок и ушанку, потер руки и подошел к Сергею Васильевичу, стоя ожидавшему его у стола. Ну, давайте знакомиться!

- Садитесь, - сказал Сергей Васильевич и указал рукой напротив себя, на застольную скамейку.

Человек сел. Со стороны казалось, что на него нисколько не действовали ни внушительная фигура Жихарева - сам-то человек был значительно мельче Сергея Васильевича, - ни все-таки не совсем обычная обстановка, ведь он был доставлен сюда под конвоем, а здесь, в землянке, обезоружен. Чернявый, глаза живые, блестят, желваки ходят под острыми скулами, лысина светит спереди, со лба.

- Герои, пистолет отняли, - еще раз повторил человек, все еще переживая то, что предшествовало этой минуте.

- Вы не тому удивляетесь, - сказал Сергей Васильевич. - Надо удивляться, что вас живым доставили сюда. Но в этом я еще разберусь, а сейчас выкладывайте, с какими такими полномочиями и от кого именно явились вы в наш отряд. И еще - кто мог показать вам дорогу?

- Хотя тон у вас, товарищ Жихарев, - я ведь вас отлично помню по областной партконференции, - хотя, говорю, тон у вас излишне строгий, я отвечу. Полномочия у меня от центра, задача моя - объединить разрозненные партизанские отряды, подчинить их одному, объединенному штабу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное