Последняя война

Преследуя отходящего противника, отряды заняли прежние свои рубежи обороны, очистив полностью населенные пункты и аэродром в Салтановке, и закрепились на рубеже по правому берегу р. Навля: Святое,

Алексеевка, Алешенка, Андреевский хутор, Ревны, Таври лково, Гололобово и далее по южному берегу р. Рев-на до р. Десна и на юге по левому берегу р. Десна за исключением Вздружное, которое на сегодняшний день, 7.10.42 г., еще находится в руках противника, '

Высокое положение Александра Павловича, сама роль, которую он играл в жизни людей, с годами приучили его относиться к себе с тем же почтением, с каким относились к нему другие. Он уважал свою деятельность, свое место среди людей, свой авторитет. И все же после того боя, где он шел в цепи, под пулями, где встретился с собственной молодостью, с тем рабочим пареньком, который жил в нем, уже достаточно забытый самим Александром Павловичем, после того боя что-то прибавилось в нем сильно заметное. Да, он знал хорошо, кто он и каков он, знал свое высокое положение, но особен^ но не задумывался над этим: так сложилось, так утвердилось. Теперь же, когда он собирал бюро, смотрел на своих коллег и помощников, разговаривал с ними, ему то и дело являлась мысль о том бое. И даже в Военном Совете фронта, где он заседал среди равных себе и стоявших выше него, и там он чувствовал в себе тот Алту-ховский большак. Сильное и свежее что-то прибавилось в Александре Павловиче с этим Алтуховским большаком. И радиограмму из леса он читал по-другому, не так, как прежде. Он не сомневался, что положение в партизанских лесах будет исправлено и что операция по его плану закончится успешно, он и прежде не сомневался в своих предприятиях, но теперь думал об этом как-то по-новому. Партизанская война, разгоревшаяся в Брянских лесах,— именно в Брянских лесах, а не в Белоруссии, не под Ленинградом, не на Украине,— стала восприниматься им как личное дело. Подобно всем людям, он встретил войну как бедствие, испытание для всех, для всей страны; подобно другим людям, он жил войной и ничего важнее войны, важнее борьбы с врагом у него не было, и любой сданный врагу город, хоть бы и совсем незнакомый ему, был для него такой же болью, как и для всех, и любой, хотя бы незначительный, успех наших войск в любой точке огромного фронта был для него, как и для всех, радостью. Однако же Брянские леса занимали в нем особое место. И не потому, что они находились на территории руководимой им области, а пси тому, что там был его Алтуховский большак. И среди множества важных дел он не забывал о Брянских лесах, всегда помнил о них и ловил себя на том, что какая-то сила постоянно притягивает его к ним.

И в начале ноября Александр Павлович собрал специальную группу и снова вылетел к партизанам. У него была идея преобразовать партизанские отряды в более крупные соединения, в партизанские бригады. Бригадная система казалсь ему более гибкой, более управляемой.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ 1

В октябре сорок первого года полк, где был начальником штаба капитан Гоголюк, под Вязьмой понес большие потери, попал в окружение и перестал существовать как боевая единица. Два месяца бывший начальник штаба бродил по оккупированной земле, пытаясь выйти к своим, но свои были далеко. В одной из глухих деревень капитана свалил тиф, оборвав последнюю надежду не только выйти из окружения, но и хотя бы просто остаться в живых. Почти без присмотра, в бреду, Гоголюк лежал на печи, не замечая ни дня, ни ночи, потеряв счет времени и всякую связь со всем живым, что еще было вокруг него. На третий или пятый день он пришел в сознание, но был так слаб, что не мог ни встать, ни повернуться, ни даже сказать слово. Он только прислушивался к себе, к теплившейся в нем жизни, к голосам, возне, к стуку и грюку в избе и за окном, на улице.

— Куда ж его теперь? — спрашивал старушечий голос.

— Куда, хоронить надо,— отвечал голос старика.

— А копать кто будет? Разве ж по морозу такому выкопаешь?

— Без могилки нельзя, нехорошо будет.

— А копать кто будет?

— Надо копать...

Когда капитан понял, что старики вели речь о нем, он не испугался, а, напротив, почувствовал в себе слабую радость: старики говорят о нем как о мертвом, а он жив, слышит их разговор, и от этого едва заметная пришла к нему радость, и он застонал, а потом попросил пить.

Старики удивились и тоже обрадовались, засуетились. Через две недели капитана сняли с печки. Он даже постоял немного на ногах, придерживаясь за спинку кровати. Постоял и лег на полу, где постелили ему на соломе. Тут не так жарко было и воздух посвежей.