Последняя война

Большего при первом осмотре нельзя было узнать. Но всё равно космонавты подолгу стояли у снимка, вглядываясь в извилины улиц и зелень холмов (в городе была поздняя весна). Пройдёт день, и город из не очень чёткого снимка превратится в пейзаж, в камень и дерево, в проблемы и споры. Он приобретёт имя, вернее, вернёт себе своё старое имя. И ещё долго члены экипажа «Сегежи» будут говорить, встречаясь: «А помнишь, как мы жили в…» Может быть, если удастся эксперимент, этот город войдёт в учебники истории Галактики как место, где было начато возрождение Синей планеты. И в книгах будут писать: «Космический корабль «Сегежа» г/п 304089, опустился в районе города…»

3

Диск «Сегежи» опустился на планету в районе города…

Некоторое время на корабле царила зыбкая тишина встречи с землёй, тишина не беззвучная, а полная гудения механизмов, суетни очнувшихся роботов, мерцания аварийных ламп и шелеста креплений.

Загребин протянул руку к раме экрана, достал сигарету и, не отрывая глаз от экрана, закурил. Баков демонстративно откашлялся в соседнем кресле и спросил:

— Включить внутреннюю связь?

— Включайте, — сказал капитан.

Он знал: старший помощник хотел, чтобы капитан, как и положено по инструкции, поздравил экипаж с благополучным прибытием на новую планету. Но следовать инструкции не хотелось. Уж очень было тревожно.

И тогда Баков включил внутреннюю связь и спросил:

— Корона Аро, корона Вас, как перенесли посадку?

— Хорошо, — ответили короны по очереди.

Тут Загребин посмотрел на экран и сказал:

— Мы прилетели. Пришли. За работу. С настоящего момента входит в силу наземное расписание номер три. Для чрезвычайно сложных условий. Начать подготовку механизмов для разведки.

Баков нахмурился. Поздравления не было, а слова о расписании положено говорить старшему помощнику.

Капитан смотрел, не отрываясь, на экран и старался угадать, что принесёт завтрашний день и все те дни, что придётся провести на этой погибшей планете.

Экран вобрал в себя окружающий мир. С одной стороны, совсем близко подступали крутые склоны холма, кое-где затянутого пятнами зелени. По другую, за пустырём, поломанным рядом тянулись небольшие дома, незнакомые, непонятные, но в то же время приспособленные для того, чтобы в них жили именно люди. Стёкла в домах были выбиты, и окна зияли чёрными провалами.

Загребин включил звук, и в корабль ворвался заунывный шум ветра.

4

В коридоре стало тесно. Роботы под наблюдением Антипина соорудили дополнительный антирадиационный тамбур. Тамбур был тесен. Это не играло роли, когда вы выходите наружу, но задерживало возвращение на корабль.

Первыми в тамбур втиснулись Баков, Бауэр и Снежина. Снежина сказала — правда, не очень искренне, — что следовало бы вместо неё выпустить в первой партии Кирочку: она, по крайней мере, втрое меньше.

Бауэр ничего не ответил. Он стоял, прижавшись к стенке, ожидая, когда отодвинется люк в основной шлюз корабля, и думал о чём-то очень далёком и невесёлом.

Это было не только с Бауэром.

Многим из членов экипажа уже приходилось ступать на камни или лёд новых планет или астероидов. Многим приходилось проводить часы перед высадкой в ожидании, пока автоматы принесут последние сведения, и видеть в нескольких метрах недоступную ещё поверхность планеты. И всегда это было связано с томлением, но томлением скорее сладостным, томлением мореплавателя, который должен ждать прилива, чтобы спустить шлюпку и преодолеть последние метры до неведомой земли, до её золотого песка и пышных пальм…

Люк в основной тамбур отошёл в сторону, и Баков пропустил вперёд Снежину. Здесь было свободнее. Зашуршал входящий в тамбур воздух. Он будто шептал о чём-то, и Снежине показалось — предупреждал, запрещал.

Баков смотрел, как медленно отходил люк. Это было похоже на солнечное затмение. Тень луны уходит с солнечного диска. Только это был не солнечный диск. На планете было дождливо, серо и ветрено.

Лёгкий туман клочьями пролетал мимо корабля, и за завесой дождя скрылись недалёкие дома города. Снежина включила отопление скафандра. Было градусов пять тепла.

Баков первым спрыгнул на поверхность планеты. Он постарался спрыгнуть легко и даже изящно, потому что всегда помнил о впечатлении, которое должен производить на окружающих. Он знал, что на мостике у экрана стоят его товарищи и каждое движение старшего штурмана видно им во всех деталях. Баков обернулся и помог выйти Снежине. Бауэр шёл последним.

Несколько секунд они стояли, глядя, как на люк снова наползает крышка. Потом Бауэр поднял руку для тех, кто остался на мостике. В наушниках прозвучал голос Загребина:

— Не увлекайтесь.

Загребин откашлялся, и Бауэр представил, как он постукивает сигаретой о край пепельницы.

Бауэр прислушался. На планете всё было тихо. Вдруг сзади что-то лязгнуло. Снежина вздрогнула и обернулась.

— Это «Ёж», — успокоил Баков. — Он будет нас сопровождать.

— Может, всё-таки поедете на нём? — спросил Загребин.

— Нет, Геннадий Сергеевич, мы так пойдём. А в случае чего заберёмся в «Ежа», — ответил Баков.