Последняя воля Нобеля

— Какой ты важный и значительный? — язвительно проговорила Анника. — Мне упасть на колени?

Казалось, Томас сейчас заплачет.

— Ты никогда не давала мне шанса, — сказал он. — Почему ты ничего не говорила?

Анника сглотнула и потерла лоб ладонью. Кухня кружилась, как карусель.

— Как ты об этом узнал? — спросила Анника. — Она позвонила?

— Конечно позвонила. Она хочет, чтобы мы снова встретились.

Анника засмеялась так, что у нее заболела голова.

— Боже, какая патетика, — произнесла она, отсмеявшись.

— Я ухожу, — сказал Томас. — Ухожу немедленно.

Анника вдруг ощутила такое непробиваемое спокойствие, что перестала воспринимать звуки. Она смотрела на Томаса, на отглаженный ею ворот его рубашки, на щетину, которую она, казалось, физически ощущала, на широкие плечи и всклокоченные волосы.

— Если ты уйдешь, — выдавила она из себя, — если ты сейчас уйдешь, то можешь не возвращаться.

Он по-прежнему смотрел на жену чужими, прищуренными, налитыми кровью, мертвыми глазами.

— Хорошо, — сказал он, повернулся и пошел прочь.

Она смотрела ему вслед, видя, как он шагает по паркету, поднимает с пола портфель, открывает входную дверь, всматривается в моросящую серость, переступает порог и, не оглянувшись, закрывает за собой дверь.

Анника поставила еду на стол. Позвала детей. Усадила их и велела есть. Она налила детям молока, поставила на стол рис и даже сама немного поела.

— Почему вы так громко кричали? — спросил Калле, и Анника закрыла глаза.

— Мы просто очень устали, — ответила она.

— А где папа? — спросила Эллен.

— Папе надо вернуться на работу, — ответила Анника.

Дети ели плохо, испортив аппетит мороженым. Она не смогла заставить их доесть, отправила смотреть кино, а сама убрала со стола и поставила посуду в мойку.

Движения были резкими, как при ускоренной съемке. Казалось, она не понимала, где находится, совершенно оторвавшись от реальности.

— Мама, — позвал ее Калле, — я устал.

Анника устроилась рядом с ним на диване и усадила себе на колени.

— Наверное, это от ушиба, — сказала она. — Не хочешь лечь спать пораньше?

— Я хочу спать с тобой, мамочка, — сказала Эллен, прижавшись к матери.

— И я тоже. — Калле уютно свернулся с другой стороны.

Анника обняла детей, едва сдерживая слезы.

— Можете спать со мной оба, — сказала она. — Вы хотите?

— А как же папа? — спросила Эллен.

— Папе тоже найдется место, — сказала Анника, взяла детей за руки и стащила с дивана. — Ну, пошли!

Дети улеглись по обе стороны широкой двуспальной кровати, а Анника села между ними и принялась рассказывать им истории, обнимая и баюкая их.

«У меня есть дети, — думала она. — Он не сможет отнять у меня детей».

Когда они уснули, Анника осторожно встала, задернула занавески, вышла из комнаты, плотно затворив за собой дверь, и пошла в детские спаленки.

Эллен — эта трудяга и рукодельница — была целыми днями чем-то занята, вся обстановка в комнате говорила о постоянном движении и неуемной энергии.

Калле был более скрытным, спокойным, любил все раскладывать по полочкам. Анника посмотрела на расставленные ровными рядами машинки.

Она немного прибралась в их комнатах, собрала с пола одежду, рисунки и фломастеры, а когда наклонилась, чтобы подобрать с пола яблочную кожуру и обертку мороженого, на нее вдруг неведомо откуда навалилась отчаянная, безысходная тоска.

«Томас, — думала она, — ведь я тебя так люблю. В самом деле люблю. Прости меня, прости!»

В доме зазвонил телефон. Анника бросила на пол альбом Эллен и побежала вниз. Это он, это он!

Какая же она дура, она просто глупая разрушительница! Мы можем сесть и спокойно поговорить, нам есть что терять.

Она схватила трубку и счастливым, радостным голосом сказала:

— Алло!

— Что ты натворила? — спросил ледяной женский голос.

Кто это?..

— Алло? — переспросила она.

— Это мама Бенджамина. Что ты натворила? Ты угрожала убить моего ребенка?

Ах вот оно что. Анника потерла глаза и прижала ладонь ко лбу.

— Да, — прошептала она, — я это сделала.

Женщина на другом конце провода взорвалась.

— Ты что, совсем с ума сошла? Ты пришла в сад и пригрозила убить маленького ребенка!

— Да, а ты знаешь почему?

— Тебя надо запереть! Изолировать от общества! Тебя нельзя оставлять на свободе.

— Твой сын сбросил моего сына с двухметровой высоты. Ему наложили десять швов на рану, у него сотрясение мозга. Врачам пришлось сделать МРТ, чтобы удостовериться, что нет кровоизлияния в мозг. Твой сын мог убить моего мальчика, но ни тебе, ни твоему мужу нет до этого никакого дела.

— Это не одно и то же, — сказала женщина. — Это не так страшно, как угроза убить ребенка.

— Нет, — устало возразила Анника, опустившись на стул. — Это не так страшно. Знаешь, что на самом деле страшно?

На другом конце провода наступило недолгое молчание.

— Что? — спросила женщина.

— Самое страшное, что я не шутила, — сказала Анника. — И если бы мой сын сделал другому ребенку то же самое, то я надеюсь, что его родители тоже напугали бы его до смерти.

— Этого не может быть, — сказала женщина. Гнев в ее голосе уступил место удивлению. — Ты не можешь говорить это серьезно.