Последняя воля Нобеля

— Это были два приглушенных шума, как будто из груши выпустили воздух. Я обернулась и увидела падающего на колени мужчину. Он танцевал с женщиной, а она удивленно смотрела, как он падает, потом она посмотрела на меня, а затем на свою грудь, я тоже посмотрела туда и увидела на ее платье кровь. Кровь толчками вырывалась из ее груди. Женщина снова посмотрела на меня, а потом рухнула на пол. И все начали дико кричать…

— Когда прозвучало второе «паф»?

Анника недоуменно посмотрела на К.

— Второе?

— Ты же сказала, что услышала пару «паф».

— Разве? Ну, не знаю. Прозвучало «паф», потом женщина посмотрела на меня, а потом было еще «паф», да, это был второй звук, я думаю…

— Как далеко ты была от этой пары, когда они упали?

Анника задумалась на несколько секунд.

— Я находилась от них в двух — двух с половиной метрах.

— Ты видела толкнувшую тебя женщину, когда они упали?

Видела ли она ее? Видела ли она ту женщину? Видела ли она узкие бретельки?

— Бретельки, — сказала она. — На ее плечах были узкие бретельки. Или это был ремень сумки.

К. кивнул и что-то записал в блокноте.

Анника прижала пальцы к глазам и попыталась вспомнить образы, вспомнить свое настроение — что она слышала, что воспринимала, помимо всех этих звуков?

Рука Боссе жгла ей спину сквозь платье. Он прижимал ее так сильно, что она животом ощущала его напряженный член. Ее рука лежала у него на шее. Это она чувствовала, это она и запомнила. Музыка была лишь скучным обрамлением, завесой, позволявшей им быть близко друг к другу в вихре золотого света.

— Меня ткнули локтем в бок, — неуверенно сказала Анника. — Потом кто-то наступил мне на ногу. Не помню, что было сначала.

Снова зазвонил сотовый телефон.

— Выключи его, — сказал К., и Анника послушно нажала кнопку.

Телефон умолк.

Конечно, это Янссон.

— Как ты думаешь, тебя толкнули намеренно?

Анника положила на стол замолчавший телефон и удивленно посмотрела на инспектора.

— Определенно нет, — ответила она. — Рядом с нами какой-то толстяк отплясывал буги-вуги, он толкнул женщину, а она врезалась в меня.

В глазах К. мелькнула искорка интереса.

— Она что-нибудь сказала, когда толкнула тебя?

Анника посмотрела на книжные полки, на кожаные корешки книг с протоколами заседаний Совета с 1964 года, как смотрела тогда на женщину с узкими бретельками.

— Она что-то искала в сумке, — вспомнила Анника. — Ремень сумки был короткий, и ей пришлось поднять правую руку, чтобы сунуть ее в сумку, вот так….

Она подняла правую руку и показала, как незнакомка шарит в вечерней сумке.

— Какого цвета была сумка?

— Серебристого, — с удивившей ее саму уверенностью ответила Анника. — Матово-серебристого. По форме она была похожа на конверт, в которых приносят счета за электричество.

— Что она достала из сумки?

Анника оторвала взгляд от протоколов 1964 года и принялась рыться в памяти.

Она ничего не вспомнила, кроме того, что ей стало больно в ступне.

— Мне стало очень больно, — ответила Анника. — Я вскрикнула. Женщина посмотрела на меня.

В подтверждение своих слов Анника, поколебавшись, кивнула.

— Да, — сказала она, убедившись в верности воспоминания. — Она посмотрела прямо мне в глаза.

— Она что-нибудь сказала?

Анника уставилась в полированную столешницу.

— У нее были желтые глаза, — сказала она. — Абсолютно холодные желтые глаза, почти золотистые.

— Желтые?

— Да, золотисто-желтые.

— Как она была одета?

Анника снова закрыла глаза, услышала ритм музыки и увидела прямо перед собой ремень или бретельку. Кажется, она была кроваво-красной. Или красной была одежда раненой женщины? Или это кровь была красной? Если только бретелька не была снежно-белой на фоне загорелого плеча, или это плечо было светлым на фоне темного ремня?

— Я не знаю, — озадаченно ответила Анника. — У меня черно-белая память, она как негатив, причем цвета могут меняться на противоположные. Нет, не помню…

— Ладно, вернемся к желтым глазам. Может быть, это контактные линзы?

Линзы? Да, конечно, это могли быть линзы, если только глаза и в самом деле не были желтыми. Или зелеными?

Зазвонил сотовый телефон К. Заиграла мелодия греческой песни «Мой номер первый», взявшей первое место на Евровидении несколько лет назад. Инспектор покосился на дисплей и пробормотал: «Мне придется ответить». Он выключил магнитофон, встал и отошел к двери.

Он разговаривал долго, расхаживая мимо двери, играя интонациями голоса. Она встала и отошла к окну, откуда сочились в комнату звуки уличного движения. Анника выдохнула воздух на оконное стекло, и вид за ним затуманился. Когда же пятно растаяло, Анника увидела Хантверкаргатан — улицу, на которой жила в районе Клара. Услышала с грохотом проносившиеся поезда, старый медицинский центр Святого Серафима, куда она на днях водила Калле с воспалением среднего уха.

Как все это близко — всего в четырех кварталах.

Горло сжало судорогой. «Господи, как же мне не хочется двигаться!»

— Жертвы опознаны, — сказал К., возвращая Аннику к действительности. — Может быть, вы их узнали?

Пошатываясь, Анника вернулась на свое место, примостилась на краешке кресла и откашлялась.