В пяти километрах от дома Лизы, в сточной канаве, до половины заполненной склизкой грязью, лежала красавица Ольга Фаворская. На шее Ольги темнели отвратительные пятна. Холодная дождевая вода отбивала дробь по ее синему лицу и широко открытым остекленевшим глазам, равнодушно глядящим на черное, затянутое тучами небо. Дождь лил и лил, но ей-то уж точно было все равно.
Но не все равно было московскому бизнесмену и коллекционеру картин Амиру Амировичу Амирханову. Он сидел за столом в своем домашнем кабинете, обставленном мебелью из карельской березы, и, насупив тонкие черные брови, просматривал деловые бумаги. В голове его мелькали цифры, проплывали неясные образы – картонные коробки, готовые к отгрузке, люди в костюмах и галстуках, люди в свитерах, золотая фикса во рту бандита, ровный ряд фарфоровых зубов фээсбэшника… И за всем этим тикали невидимые часы. Сроки-сроки-сроки-сроки.
Раскат грома отвлек бизнесмена от работы. Амирханов поднял голову и посмотрел в черный прямоугольник окна. В комнате горел свет, и он ничего не увидел, кроме своего собственного отражения. В это мгновение Амирханов почувствовал что-то вроде неясного зуда в голове, словно какая-то мысль просилась наружу, и он уже готов был ее подумать, но – сорвалось. Мысль улетучилась, оставив после себя неприятный осадок. Амирханов напряг память, пытаясь вспомнить, что это было, да так и не смог.
Тогда он раздраженно вздохнул и отвел взгляд от окна. В голове его снова замелькали цифры, а за ними – равномерным серым фоном – поплыли лица деловых партнеров, черных дилеров, бухгалтеров, консультантов, бандитов, фээсбэшников – короче, всех тех, с кем Амирханову приходилось иметь дело ежедневно, с восьми утра до десяти вечера, без выходных, с редкими перерывами на ланч. А дождь за окном все лил и лил, как зримое воплощение дурной бесконечности, отстукивал по стеклу непонятную морзянку, разгадать которую не было ни способа, ни сил, ни особого желания.
2
Дверь приоткрылась, и в дверной проем просунулась флибустьерская голова профессора Северина.
– Глеб, стол накрыт. Иди ужинать.
– Спасибо, но я что-то не в настроении.
– Как? – округлил глаза Северин. – Неужели ты откажешься от цыпленка табака? Признаюсь, цыпленок куплен в магазине полуфабрикатов, но я собственноручно нашпиговал его чесноком. Получился маленький шедевр!
– Хорошо, сейчас подойду.
– Поторапливайся, пока не остыло!
Профессор не преувеличил – цыпленок действительно оказался очень хорош. А пах просто божественно. При виде его обжаренной золотистой корочки Глеб вспомнил, что не ел с самого утра. В желудке заурчало, да так громко, что Северин с усмешкой поинтересовался:
– Полагаю, это салют в честь моих кулинарных способностей?
Пожилой флибустьер почти оправился от ангины и выглядел великолепно. Иссиня-черная бородка-эспаньолка, в которую уже вкрались серебристые искорки, была подбрита и ухожена. Седые волосы, зачесанные назад, открывали высокий, благородный лоб. Одет Северин был в белую рубашку с широким воротом, открывающим жилистую смуглую шею.
– Как идет расследование? – поинтересовался профессор, уплетая цыпленка.
– Со скрипом, – ответил Глеб. – Тильбох исчез. Вторая картина – «Опасность обоняния» – тоже. Осталась третья – с Феофилом и чертом, но где она – мне неизвестно.
– Н-да, – проговорил Северин. – А ты твердо уверен, что смерть Фаворского и Дзикевича не случайность?
– На все сто, – ответил Глеб. – Фаворского и Дзикевича убили. Петю Давыдова свели с ума. Не знаю точно как, но полагаю, что дело в запахе.
– В запахе? – Северин оторвался от тарелки. – В каком?
– Как бы вам получше объяснить… В квартире Дзикевича и Пети Давыдова пахло одинаково. Что-то вроде запаха сухой травы и… еще чего-то. Чего-то живого. – Глеб пожал плечами. – Не знаю, может, так пахнет сам дьявол?
– Если таинственному злодею служит дьявол, то тебе придется туго, – сказал Северин. – Послушай, а может, убийца – какой-нибудь маленький, пронырливый и жутко вонючий дикарь с острова Борнео? Как в «Сокровищах Агры», помнишь? Представь себе: дикарь, владеющий какой-нибудь экзотической магией, вроде вуду. Неплохая версия, а?
– Неплохая, только вряд ли это так.
– Да, слишком экзотично, чтобы быть правдой. Значит, ты думаешь, все дело в запахе?
– Я уверен, – сказал Глеб. – Тем более что Брокар был парфюмером.
– И что же он мог спрятать? Что нам искать?
Глеб криво ухмыльнулся:
– Кабы я знал. Какие-нибудь новые парфюмерные букеты. А может, Лиза права, и Брокар спрятал клад. Золото, бриллианты.
– Лиза – это племянница Виктора? – уточнил Северин.
– Угу.
Профессор задумался. Затем медленно и печально проговорил:
– А ведь во всем этом есть глубокий смысл.
– В чем?
– Да вот в этом маниакальном увлечении Брокара запахами. Если рассуждать здраво, то обоняние – единственное, что нам осталось, поскольку все другие органы чувств давно себя скомпрометировали.
– Обоняние – всего лишь обоняние, – сказал Глеб.
Северин покачал головой: