Последняя заря

«Матушка, матушка! – позвал ее тихий, тонкий, нежный голос. – Не делай, как она велела. Не зови на пир владычицу водяную, завладеет она моим братиком, как мною завладела. Не отдавай ей на воспитание, погубит она его головушку. Позови ту, что неподвластна чарам воды. Тогда будет он жив…»

Неподвластна? Кто это? В мыслях Прекрасы мелькнула Ружана – более удачливая жена и мать, с какой она невольно привыкла сравнивать себя. Она хотела спросить – это Ружана? Но не успела: глухой сон поглотил ее, как бездонная темная вода.

Глава 4

Миновал год после начала неудачного похода на Греческое царство, когда до Ингера в Киеве дошли вести о тех последних его участниках, кому суждено было вернуться живыми. Однажды, в начале травеня месяца, князь садился обедать с гридями, когда во двор въехал Свенгельд, а за ним рыжий Асмунд, его десятский, и пятеро телохранителей. Едва ли воевода кого-то опасался среди ясного весеннего дня на Киевой горе, но без своих людей он не показывался нигде. Как говорила Прекраса, сын рабыни изо всех сил пытается придать себе важности знатного господина, и скорее всего она была права. Уж в том, что это знатный господин, усомнился бы разве слепой: кафтан из тонкой буровато-рыжей шерсти с отделкой красно-желтым шелком, красный плащ с серебряной застежкой, дорогой меч на перевязи, хазарское, обшитое шелком, с полосками резной кости седло на чалом вороном коне. Прошли те времена, когда Свен, побочный сын старого Ельга, ходил в рубахе с продранным локтем, самолично разнимал драки весняков на торгу и единственной своей хорошей одеждой был обязан доброте сестры. Ему не привелось самому пограбить города Вифинии, однако известная часть той добычи после возвращения Радоведа осела в воеводских ларях.

Услышав о таком важном госте, из княжьей избы вышла Прекраса. Из-под пояса, повязанного под грудью, заметно выпирал живот – до родов ей осталось около трех месяцев. Оберегая себя и дитя, она почти нигде не показывалась и выходила в гридницу только ради самых важных гостей. Пренебречь Свенгельдом она никак не могла: любила она его или нет, но это был воевода, второй по силе и влиянию человек в Киеве, а к тому же ее деверь. Думая о будущем ребенке, Прекраса смиряла себя и принуждала быть приветливой с родней мужа и другими боярами. Улыбка и доброе слово, брошенное Радоведу, Вячемиру, Добросту могло в будущем обернуться их словом в поддержку будущего наследника, когда это будет для него жизненно важным.

В гриднице чашник подал Прекрасе рог с налитым пивом.

– Будь жив, Ельгович, – она поднесла рог Свенгельду, встретив его перед очагом. – Пожалуй к нам за стол, будем рады.

– Где страва, там боги, – учтиво поклонился в ответ Свенгельд, принимая рог.

– Здоровы ли жена, домочадцы?

– Все целы. Сестра и жена тебе кланяются.

Чашник провел воеводу к лучшему месту, по левую руку от Ингера, напротив Ивора. Его людей усадили подальше, среди гридей, и Асмунд немедленно завязал с соседями оживленную болтовню. Ему было уже чуть за тридцать, он как-то весь поплотнел, но по-прежнему оставался неизменно бодр и весел. Тонкая отделка голубого шелка на сером кафтане перекликалась с цветом глаз, и эти светло-синие глаза, румяные губы, золотисто-рыжая борода, брови, волосы придавали ему сходство с вечно юным солнцем.

Свенгельд был на пару лет моложе своего десятского, но выглядел человеком более значительным – благодаря более высокому росту, уверенной повадке, крупным, грубоватым чертам продолговатого лица, взгляду, одновременно повелительному и дерзкому. Почести он теперь принимал как должное, но тоже приучил себя быть вежливым – хватило ума понять, что заносчивость его не украсит, а только раздосадует людей и приведет им на память то, о чем всем им лучше бы навсегда забыть.

Обед по весенней поре был небогатым – рыбная похлебка с репой да пироги с побегами хвоща. Князю подавали то же, что и гридям, а Свенгельд, похоже, не обращал внимания, что именно ест – богатство не сделало его привередливым.

– Вот что мне подумалось, княже, – заговорил он, когда с едой покончили и на стол выставили бочонок пива. – Помнишь, Радовед про варягов рассказывал, что в Корсуньской стране зимовать остались?

Легкий гул разговоров стих, гриди стали прислушиваться. Все понимали, что Свенгельд приехал не просто повидаться, а что-то у него есть на уме.

Ингер кивнул и слегка нахмурился. За полгода с лишним рубцы от медвежьих когтей совсем зажили, но еще выделялись; на лбу они были отчасти прикрыты кольцами русых волос, но на скуле красная полоса была отчетливо видна. При виде этой отметины на еще молодом лице с тонкими чертами каждому невольно думалось – неласкова жизнь к этому витязю, не жалеет его красоты…