Читаем Последняя жатва полностью

– Да пока ничего… На рентгене снимали. Полежи, говорят, подлечись, пора тебе техобслуживание сделать… – Петр Васильевич хотел упомянуть про операцию, но сдержался – может, и не будет ее, сказал же Виктор Валентинович, зачем напрасно бередить Любе нервы. Наволнуется еще, успеет!

– Скушно тут! – пожаловался он.

– Уже и соскучиться успел! – ласково укорила Люба. Как еще могла она подействовать на настроение отца… – Грохота тракторного не слыхать! Не то не надоел он тебе? Вон сколько у вас тут развлечений: телевизор, шахматы, книжки… Смотри передачи, если скучно. Ты ж всегда сетовал – времени нет глядеть, а то б днями напролет сидел…

– А тут вот не глядится… – признался Петр Васильевич – как будто в какой-то своей действительной вине.

– Я тебе картошки печеной, любимой твоей, привезла, яиц два десятка, огурцов соленых в баночке… – Люба распустила на сумке замок-«молнию», показывая.

– Зря ты. Еды мне не надо никакой, дают тут всего. Хватает.

– Печеную же картошку не дают?

– Только что вот печеную…. Ладно, спасибо тебе. Только больше не носи ничего, не трудись. Дождя у нас не было? Заходило вроде вчера в нашей стороне…

– Заходило, верно, а потом разошлось. Земля уже трескается, совсем сухая. Посеяли вот, а взойдет ли?

– Да… – огорченно оказал Петр Васильевич. – Это прямо небыль какая-то – за всю весну ни одного дождя. И сразу такая вот теплынь в двадцать градусов. Озимые еще выдюжат, снег на полях все ж таки был, а вот яровые… Худо им придется. Картошку-то когда сажать будешь?

Огород Петр Васильевич оставил вспаханный и пробороненный. Как и в предыдущие весны, все личные огороды пахали колхозным трактором, за совсем малую плату – чтоб не гнуть каждой бабе спину, не мозолить об лопату рук, время на это дело не бить в ущерб работе на колхозном поле.

– На этих днях надо… Все, считай, уже посадили. Отпрошусь на один день, а то ведь когда ж? Так и без картошки останемся. А то, может, кого в помощь пригласить? Федоровна набивалась. У нее уже посажено, делать ей сейчас нечего, могла бы помочь. Но заплатить ей надо будет, рублей пятнадцать. За меньшее никто не пойдет.

– Ты это сама смотри… – мягко, с полным доверием к хозяйственным расчетам дочери оказал Петр Васильевич. – Конешно, зови Федоровну, чего тебе одной надрываться, пятнадцать рублей – не деньги… Ну, еще что там нового?

– Да вроде такого ничего… Пруд начали строить.

– Начали, значит?

– Пока только два бульдозера пришли, будку для рабочих поставили. Василь Федорович сердится: за два месяца можно было бы плотину насыпать, да ведь по-научному работать будут!

– Как так?

– Это у него сейчас поговорка такая. Как «Сельхозтехника» работает: восемь часов в день, два выходных в неделю – суббота, воскресенье…

Петр Васильевич усмехнулся: по-научному! Василий Федорович, председатель «Силы», остер на язык! По адресу «Сельхозтехники» и насчет такого трудового распорядка он проезжается частенько. Колхоз живет в ином ритме, чем государственные предприятия, от этого много разных неувязок, помех. Петру Васильевичу понятно злое пошучивание председателя. Сам он ни суббот, ни воскресений не знает, нормированного дня – тоже. Петр Васильевич всю свою трудовую жизнь работал тоже по-другому – не сколько положено, а сколько для хозяйства нужно. Какие выходные, какие часы, особенно в страду – на севе, на уборке! Одно в голове, как железный приказ: надо, надо сделать, надо успеть! И не начальство командует, есть другой командир, повыше, поважней – сама матушка-природа. Она такие сжатые сроки дает. Командир крутой: с ней не поторгуешься, к непроворным у нее снисхождения нет. Поднажал, управился, успел – ты победитель и щедрая тебе награда. Не успел, проворонил – лей слезы, пеняй на себя…. День весенний долог, но еще кусок ночи за счет сна прихватишь – лишь бы зерно скорей в землю легло. А в уборку и вовсе сутками не спишь, так только, урывками, минут по двадцать, по получасу, – чтоб скорей хлеб скосить, чтоб не перестоял он, не осыпался… Твердое нормирование труда в сельском хозяйстве. Оно, конечно, хорошо, чтоб люди не надрывались, да только получится ли? Колхозное поле ведь не завод, не фабрика, чтобы на выходной остановил да потом с того же самого места и начал… Вот, скажем, с плотиной. Летом в пять часов вечера солнце еще высоко, работать бы да работать. А они, «сельхозтехники», что же – бульдозеры на прикол и загорать? Это когда же, в самом деле, при таких темпах плотина будет готова?

Но Петр Васильевич только подумал все это про себя, а вслух ничего не стал говорить: что спорить, не самой «Сельхозтехникой» так придумано… Другая пришла ему мысль: увидит ли он этот пруд, что начал строить их колхоз? Давно собирались… Если даже и встанет к осени плотина, то нальется пруд только следующей весной, полыми водами. Задумано хорошо: протянется водная гладь по лощине километров на десять. И поля орошай, и рыбу разводи…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза