Последняя жатва

Рыбки у него в самом деле было «навалом» – и вяленой, и свежей. Широченные лещи, полосатые, в полторы ладони длиной, окуни, толстомордые сазаны с круглыми, выпученными глазами. Хорошую нашел он себе должность! Работы, в общем, никакой, а пользы для себя – только не ленись.

Гостям нажарили большую сковороду сазаньего мяса, но Гоша, разогретый братовым угощением, хотел непременно лично поучаствовать в рыбалке, без этого в рыбе ему не было вкуса.

Днем на пруд с бреднем не пойдешь. Стали дожидаться сумерек. Перед походом еще подкрепились, – для храбрости и чтоб не застыть в воде. Бреднем действовали азартно, но, видать, слишком шумно и бестолково: рыба в бредень не шла, одни раки.

Без пива – раки не раки. Братова жена стала их варить в большой кастрюле, а Гоша с Володькой отправились на вокзал, ибо по позднему времени только в вокзальном буфете можно разжиться пивом. Гошин брат дал им пластмассовую канистру на пять литров.

Пива в вокзальном буфете на этот раз не оказалась, но подошел поезд дальнего следования Москва – Баку, друзья залезли в вагон-ресторан, в котором одно пиво только и было. Гоша сказал небритому буфетчику: «Десять бутылок!» Володька предложил: давай сольем, и бутылки не тащить, и не платить лишнее. Они стали переливать из бутылок в канистру. Поезд вместо пятнадцати минут, наверстывая опоздание, простоял только пять и тронулся. Пока Володька и Гоша рассчитались с буфетчиком, выскочили в тамбур, – под колесами уже грохотали выходные стрелки и скорость была такая, что не спрыгнешь.

Они расстроились, но не очень: сойдут в Графской. Электрички на Усмань проходят там то и дело, и через час они будут уже возле своих раков. Но поезд из-за опоздания в Графской не остановился, пролетел станцию, не снижая хода, и вылезли друзья только в Воронеже. Гоша злился, как черт. Чуть зубами не скрипел. А Володька уже почти не переживал: он уже охладел к их затее, возвращаться в Усмань ради каких-то раков из такой дали было просто глупо. Но Гоша неудержимо рвался назад. Братова жена достала из погреба банку с малосольными огурцами, помидоры с луком нарезала, полжбана недопитого стоит, ждет их, а они ушли с Володькой на полчасика – и пропали, вон аж куда их занесло! Брат и жена его, конечно, уже волнуются, думают и гадают. Надо ехать!

Володька распрощался с ним, отдал канистру, а сам пошел к воронежским своим приятелям. Теперь он был даже рад, что его занесло в Воронеж: дружков повидает, давно их не проведывал.

Трамвай привез его на Плехановскую, к экскаваторному заводу. Здесь, в одном длинном доме, но в разных подъездах, жили сразу трое его земляков. Он начал свой обход с того, который жил на первом этаже, а заночевал уже у третьего, на пятом. У хозяина квартиры следующий день был нерабочий: взял себе отгул. Он строил в кооперативе гараж, договорился о бетонных плитах для пола, :их должны были утром привезти, положить краном. Володька остался помочь, – не по-товарищески было только переспать да уехать.

Покинул он Воронеж только во второй половине дня, на автобусе. В пути пересел на другой, идущий в Эртиль, – его маршрут проходил вблизи Бобылевки, и, сойдя в поле, на перекрестке дорог, Володька пришел в Бобылевку пешком, уже на закате, со стороны, совсем обратной той, в какую он уезжал. Кругосветное, в общем, получилось у него путешествие.

Он шел не спеша, развалистой походкой, скребя по пыли сапогами: руки в карманах, фуражка на затылке, на лице – рыжевато-черная щетина: оброс за два дня. В теле его была не то что усталость, но апатия: у Клавки не выспался, у приятеля на кухне, на полу возле отопительного радиатора, не выспался, колобродили эти два дня сколько… Другой на его месте, послабей, ног бы сейчас не волочил, а он – ничего, пять километров отшагал – ни разу не остановился. Поспать – и все с него как рукой…

Он нисколько не жалел, что так провел двое суток. Все законно, правильно. И нужное дело провернул, и погулял малость, поразвлекся. Как же без этого, человек не машина ведь, чтоб только одну работу знать… Если спросят за прогул – чем-нибудь отбрешется, найдет, как, – в первый, что ль, раз… Некоторая неловкость была только перед Клавкой: сказал, что вернется ночевать, она, конечно, ждала его, готовила ужин, старалась, а он не только не пришел, даже не заскочил в столовую предупредить, попрощаться. Ну да ничего, переживет! А надуется, начнет опять зудеть – сколько можно терпеть такие выходки, ты меня не уважаешь, совсем со мной не считаешься, давай в таком случае расстанемся, и так далее, и тому подобное, – ну и бог с ней, невелика потеря…

Он прошел мимо плотины в яру с застывшими в буграх глины и чернозема бульдозерами, подумал вяло, без особой зависти: вот у кого работка, у строителей этих! Уже кончили, сбегли! А деньги получают хорошие, не хуже, чем Володька. Может, и ему в строители перейти? Куда лучше вот так – культурненько, по часовым стрелочкам. И в клуб каждый день можно сходить, и на гулянье, и куда хошь…