Последняя жертва

— Я, помнится, где-то читал, что очень уродливые люди — простите, мисс Беннинг, я не хотел вам нагрубить — через какое-то время после несчастья стараются казаться невидимыми, — проговорил Таскер. — Стоит людям ощутить на себе первые любопытные взгляды, и они вообще перестают поднимать голову.

Таскер замолчал и посмотрел на Ноулза; тот, поняв намек, продолжил:

— Люди утверждают, что вы мало с кем общаетесь, мисс Беннинг. У вас нет друзей-ровесников, вы никуда не ходите, к вам никто не ходит. Очевидно, жениха у вас тоже нет.

И дальше в том же духе. Когда один замолкал, второй подхватывал. Каждый раз, нанося очередные оскорбления, они извинялись: «Простите, мисс Беннинг, но вы должны понять, такова наша работа…» Человека недалекого их сопереживания могли бы обмануть: ему сочувствуют, его понимают, вместо того чтобы беспощадно выбивать признание, как обычно ведут себя с подозреваемым козлы копы. Но мне пришли на помощь годы отработки навыков отражать подобные удары — ни один мускул не дрогнул на моем лице. Если бы дрогнул, они бы прекратили сей поток красноречия, достигнув намеченной цели.

— Если бы я всю жизнь страдал от такого обращения, я наверняка не сдержался бы и заставил всех заплатить за это.

— Чтобы хоть как-то «уравнять счет».

— Почему бы и на вашей улице не наступить празднику?

— Законом не возбраняется составлять завещание в вашу пользу. И с точки зрения закона попросить человека оставить вам все свои деньги — не преступление. Если только речь не идет о принуждении. Вы понимаете, к чему я веду?

Они оба замолчали. Хотели, чтобы заговорила я. Не уверена, что голос меня не подведет.

— Я… я никогда не просила Виолетту… — начала я. А остальных? Забыла? Ну, конечно. — Ни Уолтера, ни Эделину о деньгах. Мы о деньгах никогда не разговаривали. Мне и в голову не могло прийти, что у них есть деньги. Поверьте, не о деньгах я пеклась.

— Вы принуждали миссис Баклер составить завещание в вашу пользу?

— Нет.

— Вы предлагали ей это? Возможно, в ответ на вашу заботу о ее собаке?

— Нет.

— Вы предлагали подобное Уитчерам? В доме должно было остаться завещание? Вы его ищете?

— Я была в их доме лишь однажды. С мистером Хоаром. Мы искали Сола Уитчера, а не клочок бумаги.

— Я полагаю, вы искали завещание. Завещание, составить которое вы уговорили мистера и миссис Уитчер. А когда не нашли, решили, что попробуете провернуть это еще раз, с миссис Баклер. Видимо, она передумала, вы повздорили. Это всего лишь моя догадка — что вы убили ее собаку, желая напугать старушку. А потом попытались заставить ее подписать бумагу. Вероятно, она противилась, и вы убили ее.

Мне совершенно нечего было ответить. Такого не могло быть. Неужели они действительно думают, что…

Таскер медленно открыл лежащую на столе папку. Из нее он достал лист бумаги, помещенный в прозрачный конверт. Взглянул на него, потом повернул ко мне. Бумага была особая, хорошего качества, желтовато-кремовая, я тут же ее узнала. Я покупаю такую бумагу в Сомерсете, в судебном архиве. Насколько мне известно, больше такую нигде не достать. У меня в кабинете лежит пачка такой бумаги.

Передо мной был оригинал, доходчиво составленный документ, который я прочла за пять секунд. Последняя воля и завещание, выражаясь псевдоюридическим языком. По-видимому, его составлял человек, имеющий лишь отдаленное представление о том, каковы положения закона. Документ не имел законной силы — я поняла это за те же пять секунд. Во-первых, он не был заверен, это были просто какие-то каракули, нацарапанные дрожащей рукой Виолетты Баклер. Все свое имущество она завещала мне.

35

Я стояла на улице. Воздух казался солоноватым, и, судя по запаху, недалеко находилась булочная. Несколько минут я просто стояла и вдыхала свежий воздух.

Мне не было предъявлено никакого обвинения. Через несколько минут после предъявления липового завещания допрос прервали, и инспектор Таскер, к моему крайнему изумлению, заявил, что меня отпускают под залог. Еще через полчаса я вышла через парадную дверь на парковку перед полицейским участком.

Не имея ни малейшего понятия, куда идти, я направилась к выходу со стоянки. Услышала звук мотора, и через секунду со мной поравнялась машина.

Знакомый голос сказал:

— Садись.

Черноволосый сероглазый мужчина в очках, сидевший за рулем, был облачен в одежду, в которой я никогда раньше его не видела: черные брюки, галстук и белая рубашка с погонами. Он перегнулся через сиденье и открыл дверь со стороны пассажира.

— Я отвезу тебя домой, — сказал он.

Я отрицательно покачала головой. Что я чувствовала в этот момент? Не могу сказать. Стыд? Злость? Понемногу и того и другого, и еще нечто совершенно противоположное. Казалось, испаряется последняя капля надежды.

Мэт вздохнул. Он выглядел уставшим и постаревшим.

— Клара, — проговорил он, — не хочу показаться грубым, но меньше чем через три часа похороны твоей матери. Тебе нужно ехать домой. Садись.

Он был прав. Я забралась на пассажирское сиденье и закрыла дверцу. Он выехал на дорогу и порулил к поселку.