Последняя жертва

— Мне кажется, я взяла на себя слишком много. — Хелен покачала головой, придавленная таким количеством работы. После рождения внучки она сдала в аренду свой дом в Эссексе и переехала к Бекке, потом отказалась от полного рабочего дня в библиотеке, чтобы помогать растить Мэйси. Но когда Мэйси начала ходить в школу, Хелен вернулась к работе — только теперь уже на дому — и взялась вести финансовые отчеты десятка маленьких фирм, которые не могли позволить себе платить за услуги крупных бухгалтерских контор.

Бекка открыла рот, помедлила некоторое время.

— Я могу попросить тебя об услуге? — начала она, закрыв глаза и ожидая неизбежного резкого ответа.

— Вдобавок к тысяче других, за которые ты мне уже должна? Ладно, одной больше, одной меньше…

— У нас завтра в половине восьмого совещание, и я не могу туда опоздать. Ты не можешь вместо меня отвести Мэйси в школу?

— Ох, Ребекка, — вздохнула Хелен. — Я собиралась завтра с утра начать шить костюм для Мэйси. — Она указала на свою швейную машинку и отрез пастельно-розовой ткани. Бекка слегка озадачилась. — Всемирный День книги, помнишь? Мэйси должна будет прийти в костюме своего любимого персонажа, и она выбрала Ангелину-балерину[19]. Ты ведь не забыла, верно?

— Нет, конечно, нет, — ответила Бекка, хотя это совершенно выпало у нее из головы. — Пожалуйста, мама. Ты же знаешь, я не стала бы тебя просить, если б это не было так важно.

— Хорошо, но мне будет нужна твоя помощь в том, чтобы сделать для нее балетную пачку, а я не хочу оставлять это на последнюю минуту.

Бекка кивнула, повесила плащ на крючок и бросила свою сумку на диван. Направившись в кухню, открыла шкаф, достала бутылку белого вина, полную на три четверти, и разлила вино в два больших стакана. Вернувшись в ту часть комнаты, которая была отведена под гостиную, протянула один стакан Хелен.

— Я такая плохая мать? — спросила она.

— Нет, милая, вовсе нет. Но ты должна уделять Мэйси больше времени. Тебе нужно найти для нее место в своей жизни. Она не может просто жить в доме, куда ты возвращаешься. Это сошло бы для кошки, а она — человек.

— Знаю, знаю. В некотором смысле было проще, когда она была младенцем и мы делали для нее все. Чем старше она становится, тем больше проявляется ее личность и тем сильнее я беспокоюсь, что ей нужно больше, чем я на самом деле могу дать.

— Вот такое у тебя материнство. Но ты не можешь относиться к ней по-другому только из-за того, что у нее синдром Дауна.

Даже сейчас Бекка, как обычно, вздрогнула при словах «синдром Дауна». Она гадала, привыкнет ли когда-либо слышать их.

— Пойду, поцелую ее на ночь.

Проходя по коридору к лестнице, Бекка бросила взгляд на младенческие фотографии Мэйси, распечатанные на холсте. Остановившись посреди лестничного пролета, на краткий миг попыталась представить себе, как могла бы выглядеть Мэйси, будь она такой, как любая другая девочка ее возраста, без лишней хромосомы. За этой мыслью почти сразу же пришло чувство вины. Вскоре после того как Бекка смирилась с диагнозом Мэйси, она поклялась никогда не гадать о том, «что, если бы…», — и принять дочь такой, какая она есть. Но в моменты слабости трудно было не задумываться о том, как оно могло быть.

По мере того как росла рабочая нагрузка Бекки, ей все больше и больше приходилось полагаться на свою мать — в том числе и на то, что та сможет заполнить пустоту, оставленную постоянным отсутствием Бекки. В результате связь между бабушкой и внучкой сделалась прочной, как никогда прежде, в то время как Бекка и Мэйси отдалялись друг от друга. Порочный круг. Чем сильнее Бекка чувствовала свою несостоятельность как матери, тем глубже погружалась в работу и тем больше становилась пустота. Бекка не знала, как одновременно посвятить себя любимой карьере и при этом оставаться для кого-то самым близким человеком.

Со временем она начала оправдывать свою оторванность от семьи, говоря себе, что, как только ее карьера наладится, это вызовет положительный эффект и позволит ей чувствовать себя более уверенно в роли матери. Однако в глубине души она знала: быть хорошим детективом означает работать все больше и проводить все меньше времени с дочерью.

Взгляд Бекки упал на татуировку у нее на запястье. Рисунок был нанесен на внутренней стороне руки — имя «Мэйси», выполненное темно-синей краской, с нижним подчеркиванием. Бекка знала, что должна испытывать любовь и гордость, глядя на эту надпись. Вместо этого она чувствовала себя опустошенной.