Последняя жертва Розы Ветров

– В некотором роде, – Стив принял у меня пустой стакан, легко поцеловал в щеку и подошел к камину задуть свечи. – Тебе не жарко? Что-то братец щедро подкинул дров. И запах какой-то странный, ты не находишь?

– Нет, я ничего не чувствую.

Он наклонился, принюхиваясь к язычкам пламени, потом пожал плечами и направился к двери.

– Спокойной ночи!

– Спокойной ночи!

Проводив его взглядом, я устроилась в своем уютном гнезде из подушек, одеяла и гобеленового покрывала в ногах и смотрела, как в отсветах огня кружатся пылинки, пока меня не сморил сон.

* * *

Мне снился лес. Осенний, промозглый, залитый призрачным лунным светом, пробивающимся сквозь кривые полуобнаженные ветви деревьев. Этот свет, почти сверхъестественный, покрывал редкими белесыми пятнами поляну в окружении высокого кустарника, переходящего в старый ельник.

На поляне горел костер и двигались тени.

На первый взгляд, их движение было хаотичным: тени то сходились к центру поляны, к каменному кругу, внутри которого плясало пламя, то бросались прочь, к тусклым огням, спрятанным поодаль в жухлой траве. Но понаблюдав за ними некоторое время, я поняла, что это был танец, необъяснимый, без музыкального сопровождения, в каком-то рваном ритме, и тем не менее танец, а вернее, дикая пляска.

Вокруг костра, то и дело вспыхивающего зеленоватыми искрами, плясали женщины в длинных бесформенных одеяниях. Их распущенные волосы были всклокочены, а лица, попадая в пятна света, пугали меня отсутствием всякого человеческого выражения. Это были живые маски, застывшие в гримасах безумия и фанатичного исступления.

Танцующие хлопали в ладоши, вздевали руки к небу и время от времени что-то выкрикивали на языке, который я не могла определить. К концу своей бешеной пляски, сопровождением которой служили лишь стоны ветра и гортанные крики, фигуры сошлись у костра и взялись за руки, а когда расступились, в центре круга осталась самая высокая женщина. Она упала на колени и принялась бормотать что-то нечленораздельное, вычерчивая в холодном воздухе какие-то символы. Сила ее голоса постепенно возрастала, плечи дергались в такт словам, и вот она уже кричала в голос и бросала в огонь что-то из кармана, спрятанного в складках одеяния.

Пламя вспыхивало и жадно лизало ее протянутые ладони, на которых матово блестела кровь, черная в лунном свете. Но, казалось, женщина не чувствовала боли: она лишь безумно смеялась и смотрела, как густые капли падают на камни и шипят от жара, распространяя вокруг удушающий смрад.

Когда же исступление женщины достигло апогея и она запрокинула голову, трясясь, словно в агонии, я задохнулась от ужаса: землисто-белое лицо, искаженное гримасой безумия, было мне до боли знакомо. Его грубые, гротескные черты поразительно напоминали обоих Логанов: Ричарда и Стива.

* * *

Я проснулась от ощущения, словно кто-то давил мне на грудь обеими руками, давил жестко и сильно, заставляя меня прерывисто и неглубоко дышать ртом. От груди боль разливалась по всему телу, и первые несколько секунд после пробуждения я не могла даже пошевелиться. Наконец мне удалось поднять руку. Пальцы коснулись одеяла, не встретив никакого препятствия.

Я решилась открыть глаза. В серых предрассветных сумерках отчетливо просматривались все предметы вокруг. Разумеется, никого не было ни в комнате, ни на моей постели.

Страх немного отступил, но удушье не проходило, а наоборот, усиливалось. Задыхаясь, я неловко села на кровати, стараясь расправить плечи, что вышло у меня с большим трудом и не принесло абсолютно никакого результата.

Нужно было встать и открыть окно. Но до него было целых четыре шага! Собравшись с силами, я кое-как спустилась с кровати на пол и подползла к окну. Это нехитрое действие заняло не менее двух-трех минут. Еще минута мне понадобилась на то, чтобы подняться на ноги, цепляясь ослабевшими руками за толстую портьерную ткань.

Я протянула руку, и меня пронзил дикий ужас – на шероховатой деревянной раме не оказалось ни одной ручки! Ни замка, ни задвижки, ничего, что помогло бы мне распахнуть створку.

Я чувствовала – еще немного, и я потеряю сознание, потому что к этому моменту я не могла сделать даже короткий судорожный вдох: воздух перестал проходить в легкие. Он словно полностью исчез из моей спальни.

Было очевидно, что выбраться из комнаты я просто не успею. Позвать на помощь было невозможно: я не могла издать ни звука, кроме свистящих хрипов, которые только усиливали мою панику и лишали способности хоть сколько-нибудь здраво думать и действовать.

Привалившись к стене, я сжимала руками горло и медленно сползала вниз, отпуская последнюю связную мысль о папе, как вдруг что-то толкнуло меня, и я посмотрела в сторону балкона.