Последняя жизнь (СИ)

Джон приходит в себя не скоро. Когда первый шок, схлынув, уступает место вялой апатии, вызывает такси. В ожидании, выпивает всю наливку Маркуса, но яснее голове не становится. Он приводит себя в божеский вид, смывая в речке кровь сфинкса и натягивая мундир на голое тело. И все же вид у него подозрительный, по крайней мере, таксист колеблется, прежде чем пустить в салон кара. Дорога назад в родительский дом проходит в полубреду. Джон все вспоминает призрачное крыло, истекающее кровью, белое запрокинутое лицо, выпирающий кадык на худой шее и разметавшиеся по песку черные кудри. Все остальное окрашено в черно-красные цвета и скрыто в тумане. Из такси Джон выходит как пьяный. Дает шоферу большие чаевые и, крадучись мимо задремавшего в сторожке Маркуса, пробирается в дом. Слуги еще спят. Только жаворонок по природе Глэдис, увидев Джона в таком расхлюстанном виде, приносит в его комнату поднос с булочками и холодным мясом, пока он отмокает в ванной. Завернувшись в халат, Джон забирается с ногами на кровать и жадно набрасывается на булочку, но быстро сникает и засыпает. Снится ему какой-то кошмарный сон, в котором сфинкс, летящий по небу, настоящий сфинкс, с телом льва, головой человека и крыльями орла, падает, подстреленный в море. Джон ничем не может помочь, мечется по берегу, зовет, но темная вода хранит молчание и не расступается, чтобы выпустить из плена добычу. Джон просыпается поздно, после двенадцати, и благодарит бога за то, что вся семья, сонная и не активная после бала, не вяжется с лишними вопросами. Джон выпивает кофе на веранде, возвращается к себе и сжигает все написанные накануне письма, сохранив лишь завещание. Теперь, задумавшись о смерти однажды, он должен оставить хотя бы этот случайный документ, просто на всякий случай. Все дела, планированные им на этот день, отправляются в утиль. Джон физически не способен что-то делать или куда-то ехать. Он болтает о всякой ерунде с Гарри, помогает матушке смотать пряжу для очередной салфетки, предназначенной к благотворительному базару, рассуждает с отцом о политике, цветных революциях во внешнем мире и эмигрантах с восточных окраин. Приносят записку от Сары, в которой она высказывает недоумение по поводу несостоявшегося свидания и резких выпадов в адрес Джона со стороны отца и сестры. Сара просит о скорой встрече и намекает на взаимность чувств, о которых писал в своей записке на балу Джон. Джон долго смотрит на письмо Сары, но в итоге оставляет его без ответа. Само письмо он забывает в ящике стола, потеряв к нему интерес. Скорее всего, теперь, при встрече, Сара сделает вид, что они незнакомы. Что ж, так будет лучше, она найдет свое счастье с каким-нибудь молодым финансистом, и ее отец сможет поправить свои дела, чтобы удержаться в первой пятерке. Джон не сожалеет ни о чем из того, что произошло вчера. Кроме, конечно, выстрела. Пистолеты так и остались валяться на песке, отличные дуэльные пистолеты. Не дай бог, мальчишки найдут, с мимолетным сожалением думает Джон, один из них все еще заряжен. Джон надеется, что трагедии не случится. Глэдис весь день подкармливает его вкусностями и вообще обращается с ним, как с больным. Джон не против почувствовать себя как в детстве. Когда вечером за ним заезжает Мюррей, Джон прощается с родными, ощущая себя так, будто избежал верной гибели. Но на самом деле, с ним ничего не случилось, откуда же это чувство, будто ходил по краю? Джон ничего не понимает и не хочет разбираться, слишком все запутано. Матушка вручает корзинку с гостинцами для друзей, отец без всяких слов сует деньги на карманные расходы (расплатиться с долгами хватит). И, слава богу, никто больше не спрашивает об утраченном прапрапрабабкином перстне. В такси Мюррей болтает без умолку. Вчерашний бал наделал в свете большой фурор. Отличилась графиня Сандерс-Бауэр, устроив сцену ревности своему мужу. А августейший брат императора был застукан со своим любовником в каминной комнате. Джон содрогается от воспоминаний, связанных с этим местом и искренне сочувствует несчастному принцу. Мюррей хохочет, рассказывая о своих победах, о неуклюжести их общего знакомого, умудрившегося оттоптать ноги самой княгине Н., о первых политэмигрантах с Та-Кана и еще одном перевороте, о том, что сегодня с утра делегация сфинксов наконец-то отбыла к далекой Симметрионе, оставив императора гадать о выгодности заключенных соглашений, а императрицу скрипеть зубами от злости (поговаривают, что сфинксы исключительно мужчины и любят они исключительно мужчин, потому и не оценили ее экзотической красоты), а потом интересуется, где Джон вчера пропадал. Джону есть что рассказать, но впервые он не хочет делиться тем, что с ним случилось, с лучшим другом. Он устало улыбается и машет рукой – ерунда, мол, все в порядке, родные, сам понимаешь, и Мюррей догадливо кивает. Родные – они такие. Джон едет до самой академии молча, пропуская мимо ушей треп друга и гадает, что это было для него – случайность или что-то значительное, чего он не понял, не разгадал и не оценил, и только вид караульного на воротах академии заставляет запрятать подобные мысли подальше, чтобы не мешали жить так, как он жил до всего этого. Ничего не было. И ничего не будет. Все идет привычным порядком.