Последняя зима

Если вражеским лазутчиком был и перебежчик Иван Лукьянюк, то он, несомненно, принадлежит к шпионам более умным и осторожным. Никуда пока что не совал носа, ни о чем не расспрашивал, исправно нес службу в том батальоне, куда его определили. Работники особого отдела ушли в Ратненский район наводить о Лукьянюке справки, имея с собой его фотографию. Накануне партизанский кинооператор и фоторепортер Миша Глидер снял интересующего контрразведчиков субъекта в группе со многими другими бойцами, затем увеличил и отпечатал его физиономию отдельно.

После разговора с Максимовым прошло несколько дней, а наши люди из района все не возвращались.

- Давайте я потолкую с этим Лукьянюком, посмотрю на него, - сказал я Максимову.

- Не спугнуть бы, Алексей Федорович!

- Да я со многими из новых людей знакомлюсь, особенно с теми, кто от соседей. Ничего необычного тут нет! Возможно, что-нибудь и сболтнет. Пришлите!

Лукьянюк вскоре явился. Высокий темноволосый детина лет двадцати восьми. Повторил мне все, что говорил раньше другим. Был у бандеровцев простым солдатом, убедился, что все у них ложь и обман, вот и перешел к партизанам... Правится ли у нас? Да, очень нравится! Ничего лишнего Лукьянюк не сболтнул, как я ни расспрашивал. Ну, да мы еще выясним, что это за птица!

Не прошло после ухода Лукьянюка и десяти минут, как в дверь заглянул мой ординарец и сообщил с таинственным видом:

- Сеня просится до вас, хочет вести разговор!

- Какой еще Сеня?

- Галицкий Семен, связной из отряда имени Котовского...

- А что ему надо?

- Не говорит! Но только сам весь трясется.

Вошедшего затем подростка и в самом деде пробирала мелкая дрожь. Лицо было бледным, глаза блуждали.

- Товарищ генерал! Вы знаете, кто у вас сейчас был? Это же немецкий жандарм, вешатель, каратель! Он полицаями командовал, когда они в Ратном всех подряд убивали... Он моих папочку и мамочку расстрелял...

- Не обознался ли ты, Сеня?

- Как можно обознаться, товарищ генерал, когда я на чердаке прятался и все видел! На всю жизнь его запомнил... Есть еще евреи в цивильном лагере, которые этого злодея никогда не забудут. Ох, сколько крови на нем, сколько крови!..

Арестованный Лукьянюк на первом допросе отрицал свою службу в фашистской жандармерии, участие в расправах над мирным населением. Не помогли и очные ставки с Галицким и еще с двумя бывшими жителями Ратного, которых удалось отыскать.

- Обознались! Я никогда не был в Ратном... Может, кто другой! спокойно твердил Лукьянюк.

Однако на следующий день вернулись из Ратненского района работники Максимова. Они доставили несколько запротоколированных по всем правилам свидетельских показаний о службе Ивана Лукьянюка в немецкой полевой жандармерии. Причем не только об его участии в карательных экспедициях, но и о руководстве им массовыми убийствами советских людей. Под давлением улик Лукьянюк был вынужден это признать, но тут же начал всячески изворачиваться, стараясь смягчить свою вину:

- Так меня же заставляли командовать расстрелами... Не по своей я воле! Поэтому и сбежал от немцев в УПА!

- Больно часто ты бегаешь! То от одних, то от других! - усмехнулся Иван Иванович Максимов. - А кем был у бандеровцев?

- Я говорил, что рядовым.

- А кто же тогда был у них сотником по кличке Стальной?

- Как?! И это знаете?

- И это знаем. Служба такая!

С минуту Лукьянюк-Стальной молчал. Глаза его сузились, на скулах проступили крепкие желваки. Затем он вскочил, отшвырнул ногой табурет и закричал, багровея от ярости:

- Нет, всего вы не знаете! Но теперь - один бес!.. Сам расскажу! Есть что вспомнить! Только дайте стакан самогону.

И он рассказал о таких своих преступлениях, до которых вряд ли мы докопались бы. Это была не исповедь. На исповеди каются. Бывший жандармский инструктор оккупантов и бандеровский сотник ни в чем не каялся, ни о чем не жалел. Зная, что его ждет, он бравировал, хвастался своими злодеяниями, своей подлостью...

Иван Ляшевич Лукьянюк родился в 1916 году на Волыни в семье сельского учителя. Территория, на которой жили Лукьянюки, после гражданской войны отошла к Польше. Это создало здесь благоприятную почву для пропаганды, которую вели украинские националисты. Попал под ее влияние и будущий бандеровский бандит. Пятнадцати лет Иван Лукьянюк уже вошел в местный националистический "кущ", направляемый юношеским "проводом" ОУН.

С помощью оголтелой демагогии, играя на самых низменных инстинктах людей, руководители ОУН воспитывали в членах своей организации слепую, фанатичную ненависть к русским, полякам, евреям. Но только ли к ним? Когда в 1939 году районы Западной Украины вошли в состав УССР, оуновцы перенесли лютую злобу и на всякого украинца, если только он был за Советскую власть. Вот тогда-то с необычайной четкостью и обнажилась политическая, классовая сущность партии Степана Бандеры.

Первая кровь, обагрившая руки Лукьянюка, была украинской кровью. Пролилась она сразу же после начала Великой Отечественной войны.