Последняя Золушка

– Но не такой позорной смертью! Не такой! Заблудиться в трех соснах и попереться в соседний Лес, чтобы подавиться Колобком! Насмерть! Гидры не едят Колобков! У Лисы глаза вылезли из орбит, когда она об этом узнала! Куда катится мир?! Когда лучшие из него уходят… Только выродки и мутанты вроде Колобка и процветают!.. Я хочу, – внезапно твердо сказала она, – чтобы ты поехала с нами на следующий бал! Непременно! В лучших традициях нашей семьи! Мы вдвоем будем присматривать за этими безголовыми курицами и пить шампанское. Шампанское на балах… – мечтательно протянула Матильда. – Какие раньше были балы! Какое шампанское! Никакого полусладкого! Фу! Газированная водичка! Напиток «Буратино»! Только брют! Я научу тебя хорошим манерам, моя девочка… Как по-настоящему нужно пить шампанское и танцевать на балах!

У Золушки после вчерашнего болели ноги и голова. Ноги не столько от танцев, сколько от непривычных каблуков, а голова – наверняка от шампанского. Она не знала, было это полусладкое или же брют, но головная боль после этого напитка оказалась ужасающей. Как говорит Клара, «просто жбан раскалывается». Наверное, у Матильды тоже мигрень, что прекрасно объясняет утренний разнос. Однако спорить с ней в таком состоянии бесполезно, и девушка согласно кивнула:

– Хорошо, маменька. Мы непременно будем пить шампанское и танцевать на балах!

Мир номер три. Прошлое. Рожа – это такое лицо

– Знаешь, у меня есть брат. Его зовут Павлик…

Алла шепчет едва-едва, чтобы другие не услышали и не решили, что она со мной дружит. Меня больше не бьют – надоело, а ее могут побить. Потому что со мной нельзя дружить. Я слишком некрасивая, у меня косые глаза, и я пачкаю постель. «Опять зассалась по самые уши! – бурчит нянька почти каждое утро. – Натыкать бы тебя рожей, небось, лучше бы помогло, чем разговоры разговаривать! В мокрое – да прямо и рожей!»

Рожа – это такое лицо. Некрасивое, как у меня. С косыми глазами и носом-пуговицей. Таким коротеньким и тупым, будто меня им уже во что-то тыкали. Какого цвета глаза – неважно. Потому что один смотрит в одну сторону, а другой – в другую, а не так, как надо. Ресниц у меня почти нет, и бровей тоже. Волосы – редкие и тонкие, какого-то непонятного цвета. Здесь их остригли совсем коротко, так что кожа почти просвечивает, поэтому у меня нет ни заколок, ни резинок. Их и быть не может – от меня всегда так пахнет, что никто не хочет меня причесывать. «Иди помойся! – толкает меня нянька. – Воняешь хуже свиньи!» В душ нас водят два раза в неделю, а в умывальной я могу вымыться лишь кое-как. Нянька права – я действительно воняю. По самые уши. Как свинья. Нянька родом из деревни, она знает.

– Он скоро приедет сюда и заберет меня…

Теперь я хожу в школу. В первый класс. Оказывается, я очень умная. Я уже умею читать и даже писать. И считать тоже. Но я все равно воняю. Учителя хотят быть добрыми. Я вижу. «Скажи воспитательнице, пусть поменяет тебе платье!» Воспитательница меня не любит. Она недобрая. Ей все равно, умею я быстро и с выражением читать или нет. «Девочки, напоминайте Мирабелле, чтобы она на ночь обязательно сходила в туалет!» Мне не нужно напоминать. Я сама хожу в туалет и сижу там, тужась, чтобы из меня вытекло все-все, до последней капли. Я буквально выдавливаю из себя жидкость, так что даже на слезы ничего не остается. Я не плачу, когда меня толкают – если меня толкают, – потому что никто не хочет ко мне подходить. Становиться со мной в пару. Сидеть со мной за столом. Только Алла. Только Алла! Да, они бы били ее за это – но тогда им придется самим сидеть рядом со мной! Потому что так положено. «Мы все – одна семья! – говорит воспитательница. Сядьте рядом с Мирабеллой!» Остальные морщатся, кто-то обязательно скашивает глаза, пальцем плющит нос и вываливает язык – показывает меня. «Зассанка…», «Что, опять из дальнего плавания вернулась?», «Заберите ее куда-нибудь от нас! Дышать же нечем!», «Когда ты уже сдохнешь, уродина! Все тут провоняла! А если не сдохнешь, то хоть заболеешь! Чтобы мы от тебя отдохнули!»

– А он уже взрослый, твой брат?

Их мечты сбываются – я заболеваю. Я становлюсь очень горячая и словно плыву куда-то… действительно в дальнее плавание, в страны, где живут добрые девочки и мальчики, которые не будут мне кричать: «Мирабелла окосела!» и «Мирабелла, сними противогаз!» Я плыву прямо на своей кровати, где под простыней противно и ломко шуршит клеенка – она шуршит так оглушительно, что все сразу понимают, зачем она подстелена. Никто не верит, что со мной перестанет происходить ЭТО. Что когда-то я ЭТОГО не делала! И от меня ЭТИМ не пахло!

– И папа у меня тоже есть, – тихо-тихо говорит Алла. – Только я его никогда не видела. Наверное, мама забыла ему сказать, что я родилась. А Павлик живет с папой. Просто он обо мне ничего не знает…