Последние 100 дней

Я окончательно решил, что доверять Ницше нельзя — или нужно притворяться, что у тебя есть то, чего на самом деле нет. Но из этого правила есть одно исключение. Хорошая сторона жизни ракового больного связана с кровью. В этом отношении рак — совершенно особенная болезнь. Больному приходится «отдавать» определенное количество крови — при постановке катетера, во время анализов на уровень сахара или другие показатели. Я всегда очень спокойно относился к анализам крови. Я входил в кабинет, садился, мне накладывали жгут, чтобы нужная вена проявилась, а потом следовал легкий укол — и моя кровь заполняла пробирки и шприцы.

Но со временем эта процедура стала одним из приятных событий заполненного процедурами дня. Лаборантка садилась рядом, брала мою руку или запястье и тяжело вздыхала при виде красноватых и фиолетовых пятен, которые придавали руке весьма экстравагантный вид. Вены прятались от нее — они были либо пусты, либо сожжены. Очень редко они поддавались на уловки вроде постукивания по руке кончиками пальцев. Впрочем, и в этом случае ничего хорошего не получалось. Появлялись огромные отеки — возле локтя, или на запястье, или в любом другом месте.

Кроме того, медикам пришлось перестать притворяться, будто процедура эта совершенно безболезненна. Прекратились дурацкие разговоры о «маленьком укольчике». На самом деле больно не оттого, что игла протыкает твою руку во второй раз. Больно, когда эта игла начинает двигаться туда и сюда в надежде разыскать вожделенную вену и получить столь ценную жидкость. И чем дольше длится поиск, тем больнее. Это прекрасная иллюстрация всего процесса болезни: «борьба» с раком сводится к борьбе за добычу нескольких капель крови у большого теплого млекопитающего, которое неспособно их дать. Поверьте, говоря, что очень быстро начинаешь сочувствовать лаборантам, я вовсе не преувеличиваю. Они гордятся своей работой. Им не нравится причинять «дискомфорт». И они постоянно и с облегчением уступают место другим добровольцам или людям более опытным.

Но выполнить процедуру все равно нужно. А если это не удается, то начинается настоящий переполох. Недавно мне должны были установить постоянный катетер, чтобы не колоть вены каждый раз. Специалисты заверили меня, что процедура займет не более десяти минут (да и на личном опыте я был уверен, что так оно и будет). У нас ушло не меньше двух часов! Врачи терзали мои несчастные вены на обеих руках, а я лежал между двумя простынями, покрытыми пятнами засохшей крови. Напряжение врачей и сестер было физически ощутимо. И решения проблемы не имелось.

Поскольку подобные события в моей жизни становились все более привычными, я постепенно превратился в специалиста по поднятию морального духа. Когда лаборантка уже была готова все бросить, я попросил ее продолжать и всячески выразил ей свою симпатию. Я припомнил, сколько попыток делалось в прежние разы, чтобы подтолкнуть ее к новым усилиям. Я превратился в отважного английского иммигранта, стоящего выше боли от маленьких укольчиков. Я личным примером доказывал: то, что меня не убивает, делает меня сильнее... Впрочем, убежденность моя начала слабеть в тот день, когда я попросил «продолжать» после одиннадцати попыток, в душе надеясь на то, что все сдадутся и мы сможем спокойно лечь спать. И тут мрачное лицо врача прояснилось. «Двенадцатый раз — счастливый!» — воскликнул он, и заветная жидкость наконец-то начала поступать в шприц. С этого момента я понял, что нет никакого смысла притворяться, будто страдания делают меня сильнее, и заставлять людей продолжать старания. Что бы вы ни думали о том, как моральное состояние влияет на результат, совершенно очевидно, что от иллюзий нужно избавляться раньше, чем от всего остального.

Не так давно я начал день лежачего больного в состоянии острой беспомощности и еще более острой боли. Я лежал, будучи не в состоянии пошевелиться и раздумывая о прошлом. И тут я услышал, как спокойный, милый голос произнес: «А сейчас вы почувствуете легкий укольчик». (Будьте уверены: мужчины устают от этой идиотской шутки уже через несколько дней![123]) И почти сразу же я почувствовал себя гораздо спокойнее, потому что этот голос, эти слова и этот маленький укольчик означали, что боль отступит, руки и ноги мои распрямятся и день начнется. Так оно и произошло.

И тут я, лежа в беспомощном состоянии, полусознательно подумал: а что если в этом дружеском голосе звучит легкая насмешка? Что если он пытается сказать: «Боли не будет — много»? Баланс сил мгновенно нарушится, а я останусь беззащитным и окаменевшим. Я постоянно гадал бы, насколько долго смогу жить с этой угрозой. Началась бы хитроумная работа моего палача.