Последние 18 секунд

Он перекатился на бок и спустил с кровати ноги. Лоб у него был в поту, матрац влажный. Правую руку схватила сильная судорога, он нервно тер руку другой рукой.

Вместо кружевной занавески к оконной раме прибито старое полотенце. На стене нет спортивных наград, на полу бейсбольных карточек, на стене не висит благодарность от мэра.

Джереми натянул единственные штаны, стараясь сдержать дрожь в руке, причесался поломанной расческой и пошел в ванную комнату сполоснуть холодной водой лицо. Его домохозяйка, миссис Лестер, говорила, что такой она поступает из водопровода. О том, чтобы нагреть ее, не было и речи. Миссис Лестер экономила тепло и утверждала, что «если ей не холодно, то и ему тоже». Согревался он одеялами, подобранными на свалках.

Джереми натянул резиновые сапоги, надел потрепанное пальтишко, которое он носил круглый год, и перчатки с порванными пальцами.

На дворе висел серый туман. Воздух был такой густой, что казалось, будто он налипал на лицо. Джереми зашагал, ставя носки внутрь и не опираясь на правую ногу. На плече у него висела холщовая сумка, в дрожащей руке он держал пластиковую палку с металлическим наконечником. Он шел к пристани выпить кружку пива.

Прилив был в полном разгаре. Волны перекатывались через мол, выкидывая на добычу чайкам крабов. Джереми снова подумал о сегодняшнем сне, и ему почему-то сделалось грустно.

Он приблизился к небольшому квадратному строению между ледником и складом. Это было «Воронье гнездо», забегаловка для рыбаков. Музыкальный ящик и телефон накрепко привинчены к стене. Столы и стулья привинчены к деревянному полу. Бильярда не было, поскольку к полуночи кий и вообще любая палка становились оружием. Вместо бильярда рыбаки резались в кости. Сумку и палку с наконечником Джереми оставил у входа. Джанет сказала, что от них плохо пахнет. Бар был устроен в виде латинской буквы L. Около него стояла железная печка, которую топили зимой. Идя к своему обычному месту у окна, Джереми переступил через рыжую собаку, свернувшуюся калачиком перед туалетом. Там кто-то спустил воду. Около туалета висела вешалка с непромокаемыми рыбацкими робами.

– Здравствуй, Джереми! – Джанет налила ему кружку кофе, выставила сахар и сливки.

– Д-д-доброе утро, Джанет, – заулыбался он, глядя на нее влюбленными глазами.

Она ответила ему самой приветливой улыбкой, на какую только была способна.

Джанет жалела Джереми. Даже в своих лохмотьях он был привлекателен. Это кто угодно скажет. Если его одеть получше и постричь – ни дать ни взять иностранец.

Едва Джереми взял сливки, ему свело руку. И все же удалось опрокинуть чашечку в кружку с кофе, не пролив ни капли.

От пристани отвалило рыболовное суденышко. Развешанные на стойках сети были похожи на крылья. Джереми провожал его глазами, пока оно, дав гудок, не скрылось в тумане.

Джанет часто задумывалась над тем, как могла бы сложиться у Джереми жизнь. Захотел бы он жить, если бы знал правду о себе?

– Ты, я вижу, подстригся, Джереми? – спросила она громко, потому что он был глуховат на одно ухо.

– Т-ты з-заметила? – соврал он, приглаживая рукой волосы.

Она перегнулась через стойку бара и похлопала его по плечу.

– Мне кажется, на висках коротковато, но так теперь модно, все мужики носят.

Джереми был на седьмом небе.

В туалете опять спустили воду, и оттуда вышел рыбак. Джанет поставила перед ним банку «Будвайзера».

Она была на десять лет моложе Джереми, но в школе его знали все. С его родителей не требовали платы за обучение, так как он успевал по всем предметам. Он был самым сильным игроком в школе, продержавшим титул чемпиона три года подряд. Причем не только в футболе, но и в бейсболе. И множество золотых медалей, которые он завоевал на олимпийских играх штата Нью-Джерси.

Но это было давно, так давно, что кажется, будто никогда не было. Теперь он не мог выпить кофе, не расплескав его по столу и на колени. Правда, люди говорили, что иногда они узнают в нем прежнего Джереми. Услышит он чье-нибудь имя, и глаза у него загораются. Или увидит по телевизору над баром спортивные состязания, и на его лице появляется какое-то особое выражение, которое потом быстро пропадает.

После несчастного случая Джереми даже собственных родителей не узнавал. Они много лет заботились о нем, но затем отчаялись и уехали из города. Помочь ему они ничем не могли. В 1976 году жизнь для подростка кончилась.

Джереми подвинул Джанет четвертак. Она улыбнулась.

Джереми, естественно, не стал ни рабочим, ни служащим. Он стал никем. Джанет спрашивала себя: сознает ли он, что происходит с ним и вокруг него? Видит ли он на улице девчонку, в которую был влюблен в школе, видит ли троих взрослых ее детей?

Неужели не замечает фотографию с траурной лентой, которая висит в витрине обувного магазина на Мэйн-стрит: команда «Воинов» в футбольной форме весной 1976 года и он среди них? А если замечает, узнает себя?