Последние Девушки

В мягком полумраке я вижу на краешке кровати Сэм. По крайней мере, мне кажется, что это она. Так непохожа на себя, что узнаю я ее не сразу. На ней платье, совершенно непохожее на панковский наряд, в котором она ко мне впервые явилась. Красное, с рукавами-крылышками, юбкой А-силуэта и глубоким декольте, приоткрывающим соблазнительную грудь. На ногах туфли на каблуках такого же цвета. Забранные наверх волосы полностью открывают белую шею.

Она не одна.

Рядом с ней в чистой и свежей черной рубашке и брюках цвета хаки сидит мужчина. Его я узнаю без труда.

Куп.

Его рука у нее на шее – он нежно касается ее горла. Сэм проводит указательным пальцем по выпуклому левому бицепсу. Они тянутся друг к другу, готовые вот-вот поцеловаться.

– Что…

Что, черт возьми, происходит?

Вот что я хочу сказать, но с губ срывается только первое слово. Сэм убирает ладонь с его плеча. Рука Купа остается на ее шее, все его тело изумленно застывает. Последний раз таким потрясенным я видела его только раз – когда впервые встретила у «Соснового коттеджа». Теперь у него на лице точно такое же выражение, как тогда. Чуть менее ошарашенное и напуганное, но все-таки. Несколько смазанная копия оригинала.

– Куинси, – говорит он, – я…

– Убирайся.

Ему удается встать и сделать ко мне шаг.

– Я все объясню.

– Убирайся, – опять говорю я, переходя на рык.

– Но…

– Убирайся!

Я вдруг прыгаю на него, вонзаю ногти одной руки в лицо, а другой принимаюсь его хлестать. Вскоре руки сжимаются в кулаки, обрушивающие на Купа град ударов. Мне плевать, куда бить, лишь бы не впустую. И я луплю его дальше, в то время как сам он лишь стоит и покорно терпит. Но вот Сэм летит вперед красной стрелой и прижимает меня к стене.

– Уходи! – шипит она Купу.

На пороге он оборачивается и смотрит, как я дергаюсь и бьюсь головой о стену, с каждым разом все сильнее и сильнее.

– Проваливай! – орет Сэм.

На этот раз Куп послушно выскальзывает из комнаты. Я со слезами на глазах сползаю по стене. От боли сгибаюсь пополам, схватившись руками за живот. Ощущение такое, что меня пырнули остро отточенным клинком, который рвет во мне внутренности. Опять, опять и опять.

«Сосновый коттедж» 22:56

Выплакав все слезы, Куинси вышла из комнаты и пошла искать Жанель, остро нуждаясь в том особенном сочетании колкости и жалости, на которое была способна только она. Она была чем-то вроде наждачной бумаги в человеческом облике. С одной стороны шершавая, с другой гладкая.

В гостиной, в одном из кресел, она увидела Рэймди. Эйми сидела у Родни на коленях и обнимала его за шею гибкой рукой. Они целовались взасос, напоминая Куинси пловцов, жадно вбирающих в себя воздух широко открытыми ртами.

– А где Жанель?

Женская половина Рэймди вынырнула на поверхность и перевела дух, недовольная, что ее так бесцеремонно оторвали от дела.

– Что?

– Жанель. Ты ее не видела?

Эйми покрутила головой и вновь нырнула на глубину.

Тогда Куинси пошла на улицу по скрипучим половицам террасы. Ночь стояла светлая, полная луна окрашивала деревья серебристым цветом. На ступеньках девушка остановилась, стараясь уловить хотя бы малейшие признаки Жанель. К примеру, шаги на траве. Или грудной смех, настолько знакомый, что ей удалось бы вычленить его даже в огромной толпе. Но так ничего и не услышала, кроме последнего в этом сезоне сверчка и далекого, горестного уханья совы.

Вместо того чтобы вернуться обратно, Куинси решила немного пройтись и углубилась в лес. Вскоре она обнаружила, что шагает по той же усеянной жухлой листвой дорожке, которой они поднимались к утесу днем. И только когда дорога пошла в гору, подумала, что пора возвращаться. Но было уже слишком поздно. Она испытывала жизненную потребность двигаться вперед, хотя сказать почему не могла. Предчувствие? Инстинкт? Скорее даже уверенность, бегущая с кровью по жилам.

Когда до вершины склона оставалось совсем чуть-чуть, показалась уже знакомая большая плоская скала. Своими внушительными размерами она словно пробила в ветвистом пологе над головой огромный провал. Он походил на дыру в зонтике, через которую лился серебристый лунный свет, стекая на силуэты двух человек на скале.

Одним из них была Жанель.

Вторым Крейг.

Он лежал на спине с голым торсом, скомканная рубашка лежала под головой в качестве импровизированной подушки. Его трусы болтались на лодыжках, сковывая их, как наручники. Жанель скакала на нем верхом. От каждого нового толчка юбка ее платья приходила в движение, словно приливы и отливы тонкой ткани на обнаженных бедрах Крейга. Верх платья был спущен, обнажая грудь – настолько белую, что она сияла в лунном свете.

– Да, – простонала она, и это короткое слово тут же смешалось с ночным воздухом, – да, да, да.

Гнев и страх стиснули внутренности Куинси, будто кто-то схватил их железной рукой и стал крутить, превращая в кровавое месиво.

В то же время она не могла отвести взгляд от Жанель, которая стонала и дергалась скорее отчаянно, чем страстно. Зрелище было слишком прекрасным, слишком мучительным, слишком гротескным.